— Добрый вечер, добрый вечер, прелестнейшая… Позвольте выразить переполняющее, так сказать, душу и сердце счастье…

— Добрый вечер, Никита Андреевич, — сдержанно ответила Анна, с неохотой протягивая руку, которую корнет звонко чмокнул. Черменский и Газданов отошли в глубину ложи. — Вот уж не знала, что вы любитель оперы.

— Не оперы, а вас, дорогая Анна Николаевна! — фамильярно заявил Волгин.

Его приятели расхохотались, и запах вина разлился по всей ложе. Анна невольно отвернулась и как можно спокойнее произнесла:

— Господа, я очень рада вас видеть, но не лучше ли будет вам спуститься в зал? Вот-вот поднимется занавес…

— Да бог с ним, право! Кто ходит в театр слушать оперу?! — Волгин, не дожидаясь приглашения, сел в кресло рядом с Анной и снова взял ее за руку, которую она на этот раз демонстративно отняла. — Послушайте, моя дорогая, не хотите ли покинуть сие скучное заведение и прокатиться с нами… скажем, в Петровский парк? Тройки стоят у подъезда, я, собственно, заехал за вами, ма шер, чтобы…

— Корнет, вы забываетесь, — холодно перебила его Анна, с горечью чувствуя приближение скандала. Боже, как некстати, мелькнуло в голове, придется сейчас покинуть театр, так и не услышав Сони, а еще и Газданов здесь, надо же такому случиться, чтобы все сразу…

— Вспомните о вашем воспитании, Никита Андреевич, я вам не дорогая и не ма шер. Один вечер, проведенный в моем доме, не дает вам права…

— Ах, оставьте, Аннет! — пьяно улыбнулся Волгин. — Ведь вы и сами знаете, что вечер был не один… да и вовсе не вечер, а гораздо более позднее время…

— Корнет!!! — Анна встала. — Немедленно покиньте мою ложу, вы пьяны, и…

— Ах, ради бога, графиня! — рассмеялся Волгин, уставившись на Анну долгим взглядом опереточного соблазнителя и умудряясь при этом посматривать на друзей. Последние, судя по всему, оказались менее пьяны и, смущенно опустив глаза, понемногу отступали к дверям. — Не заставляйте меня забывать те божественные часы, которые мне подарила соблазнительнейшая московская Мессалина…

— Вон, — тихо произнесла Анна.

В полумраке ложи не было заметно, как она побледнела, но даже Волгин умолк, встретившись с Анной взглядом. Сзади кто-то из приятелей уже в открытую тянул его к выходу, но корнет, оправившись от минутного смущения, лишь ухмыльнулся и снисходительно отстранил товарища, продолжая в упор, нагло рассматривать графиню Грешневу.

— Встаньте, корнет, — вдруг раздался за спиной Анны ровный голос с едва заметным акцентом, и она, вздрогнув от неожиданности, обернулась. Газданов неторопливо вышел из полумрака ложи.

Волгин вскочил. Кинул быстрый взгляд на эполеты стоящего перед ним офицера и вытянулся.

— Корнет, вы ведете себя неподобающим образом, — негромко проговорил Газданов. — Вы явились пьяным в храм искусства, вы оскорбляете достойную даму… мою невесту.

Послышался изумленный ропот, в лице изменился даже Черменский. Анна закрыла глаза. Волгин трезвел на глазах.

— Господин полковник… Я, право же…

— Вы недостойны звания офицера русской гвардии, — отчеканил Газданов. Он по-прежнему казался абсолютно спокойным, но от этого спокойствия у Анны поползли мурашки по спине. — Я вызываю вас. Выбор оружия и место поединка — за вами. Черменский, вы не откажетесь быть моим секундантом?

— Сочту за честь, Газданов, — невозмутимо отозвался Владимир.

— Господа, господа, бог с вами, господа!!! — наконец опомнилась Анна. — Володя, Сандро… Александр Ильич, побойтесь бога, это же дети!

— Это не дети, Анна Николаевна, — сдержанно заметил Газданов, в упор глядя на Волгина, который стоял бледный, уставившись в паркет. — Это русская военная молодежь, гвардия, которая призвана воплощать лучшие силы России, ее гордость. Подобное поведение офицерского состава недопустимо, и прощать его нельзя. Я уж не говорю о том, что, оскорбив женщину, этот молодой человек опускает себя на уровень площадного босяка. И только из уважения к его эполетам, которых он не стоит, я вызываю его на поединок… а не обращаюсь с ним так, как он того заслуживает.

— Александр Ильич, прошу вас, вы же видите, что они все пьяны! — взмолилась Анна. — Позвольте ему извиниться, и… Никита, скорее просите прощения, и вон отсюда!!!

Не дав ни Газданову, ни Черменскому открыть рта, Анна вскочила из кресла, протянула перепуганному корнету руку, и тот упал на колени:

— Графиня, умоляю вас, простите…

— Я прощаю, немедленно покиньте мою ложу! — Анна подняла корнета, слегка толкнула его в плечо. — Господа, сию же минуту забирайте своего товарища!

Гвардейцы исполнили приказ по-военному четко: через мгновение в ложе остались только Анна, Газданов и Черменский. Последний изо всех сил пытался подавить приступ смеха, но ему удалось это лишь после того, как он взглянул на Анну и Газданова. Те стояли у края ложи и смотрели друг на друга так, что Владимир сразу же понял, что ему тут не место. Дверь тихо закрылась за ним, и никто этого не заметил.

Вскоре погас свет, зажглось сценическое освещение, опера началась, и Анна, с трудом взяв себя в руки, уставилась на сцену.

Позже, вспоминая тот вечер в театре, молодая женщина искренне недоумевала: как ей удалось просидеть четыре часа в ложе, выслушать длиннейшую оперу и не вспомнить ни минуты, ни мгновения из этого времени. Первое действие, второе, два антракта… За четверть часа до конца последнего акта Анна словно очнулась. Посмотрела на ярко освещенную сцену взглядом разбуженного среди ночи человека, решительно взяла с барьера ложи перчатки, встала и чуть слышно сказала тоже поднявшемуся Газданову:

— Я уезжаю, князь, прошу меня извинить.

— Позвольте проводить вас.

Анна, не ответив, прошла мимо него в темноте. Газданов отправился следом.

На улице стояла темная, ледяная, беззвездная ночь. Анна взобралась в экипаж, туда же вскочил Газданов и вполголоса велел кучеру: «Трогай!» Пролетка неспешно покатила через пустынную площадь.

Анна плакала — тихо, не вытирая слез, не замечая того, что Газданов молча, непрерывно целует ее холодную руку без перчатки. Молча они доехали до Столешникова, прошли в дом, пересекли темную гостиную, и графиня, отослав заспанную горничную, сама зажгла свечи.

— Благодарю вас, Александр Ильич… за прекрасный вечер. Час уже поздний, давайте попрощаемся, — устало произнесла она, опускаясь в кресло.

Но Газданов остался на месте, и Анна поняла, что он не уйдет. Где-то в глубине дома старинные часы пробили полночь.

— Вы напрасно это сделали сегодня, Сандро, — вздохнув и глядя мимо Газданова в затянутое морозными узорами окно, проговорила Анна. — Положительное в сегодняшней истории лишь то, что вы убедились: иметь серьезных отношений с такой женщиной, как я, невозможно. Было очень глупо называть меня своей невестой… тем более без моего на то согласия. По Москве теперь пойдут ненужные разговоры… А вы задумывались хоть на минуту, князь, во что превратится ваша жизнь, если вы женитесь на мне? Кто угодно где угодно сможет подойти к нам и сказать вашей законной супруге в лицо все то, что вы слышали сегодня от корнета. И вам нечем будет крыть, поскольку все это истинная правда. Право, странно, что я столько времени трачу на то, чтобы объяснить вам такие простые вещи. Ручаюсь, тому мальчику, Волгину, объяснения бы не понадобились.