– Ага. Ты ведь позаимствовал у меня в аренду личный транспорт, да и краткосрочный кредит взял без моего разрешения…

Шамиль принял приглашение, ехидно сверкнул глазами в сторону Мартына и чинно опустился в кожаное кресло:

– Накладочка вышла. Нового человека на работу приняли, а он не разобрался: где свое, а где чужое. Но ведь это дело поправимое, не так ли, Фотий?

– Ага. Конечно поправимое. – Фотий повернулся в сторону Мартына и щелкнул пальцами. – Принеси-ка нам апельсинового сока. А то меня что-то жажда после тенниса одолевает? – Он тут же перекинул вопросительный взгляд на Шамиля. – Может быть, тебе, коллега, что-нибудь покрепче требуется?

– Ну что мы на вечеринке, что ли? Я тоже на сок согласен, коллега.

– Машину-то не разбили?

– Ну, в этом отношении мои ребятки аккуратны. Зачем же товар калечить – себе в убыток? Тогда уж лучше вообще чужое не брать. Скажи, куда пригнать «Блейзер», – и через час он будет в твоем распоряжении.

– Ага, хорошо. Этот вопрос решили. А как с чемоданчиком, который в машине находился?

– Будем считать, Фотий, что я действительно у тебя кредит взял.

– Я даю только под десять процентов в месяц. Две недели со дня кражи прошло. В чемоданчике было четыреста пятьдесят тысяч. Значит, двадцать две с половиной уже накапало. Но это так, на один ужин. Сам знаешь, нынче все дорого стало…

– Считай, что я взял кредит на месяц.

– Ага. Значит, сорок пять тысяч набегает. Для ровного счета ровно полмиллиона. Это, так сказать, материальные издержки. А кто будет платить за моральные?

Шамиль откинулся в кресле, сделал глоток сока. Он предполагал, что Фотий непременно затронет вопрос о так называемых моральных издержках. Оставалось только определить, в какую сумму они выльются. Шамиль, не торопясь, поставил стакан на стол:

– Так я думаю, что деньги мы тебе раньше вернем, а процент по кредиту до пятидесяти тысяч округлим.

– Легко сложные вопросы решаешь, Шамиль. Ты подумай получше: для чего такие суммы в машине возят, когда они должны в банке лежать? Твой сорванец угнал мою машину прямо от офиса в тот самый момент, когда я должен был заключить выгодную сделку. Бывают такие: вкладываешь полмиллиона, а через пару месяцев получаешь в два раза больше. Так вот, мы как раз и заключили такой выгодный контрактик.

Фотий тяжело вздохнул и повернулся к Мартыну:

– Как не хотелось мне дымить, дорогой, но нервы… Подкури-ка мне сигаретку. – Взяв дымящуюся сигарету, он снова посмотрел на Шамиля: – Сделка, коллега, сорвалась, я потерял экономическую выгоду…

Шамиль потер переносицу и ответил вопросом:

– Мы еще не знаем, был ли мальчик?

– Ты что имеешь в виду? – Фотий выпустил дым и поднял глаза на собеседника.

– Была ли сделка? Лежал бы в дипломате миллион, я бы и вернул миллион с процентами.

– Ага. Но зачем ты мне грубишь и не веришь, Шамиль? Я человек честный. И хочу вернуть только то, что ты у меня взял.

– Я у тебя ничего не брал.

– Ага. Ты – не брал. Взял твой мальчик. Ушлый, наверное. Кстати, я хотел бы посмотреть на него. Как он выглядит? Красивый? Голубоглазый? Ты его мне покажи, сразу не убивай.

– Это уже мои дела, Фотий. И я как-нибудь сам разберусь: кого казнить, а кого миловать.

– Ну как знаешь. Так на чем мы остановились? Ага. Через пару недель ты мне «дипломатик» с миллионом возвращаешь. Меня ведь, знаешь, не так материальное волнует, как моральное. Видишь, закурил даже.

– Ну а если не сойдемся? – спросил Шамиль.

– Какие ты нехорошие вопросы задаешь, Шамиль?

– А все-таки?

– Я ведь драться с тобой и твоими грабителями не собираюсь. Ушли те времена, когда мы стрелялись по поводу и без повода. Да и ты нынче слаб в коленках. Чеченов в столице немного поприжали. Чай не начало девяностых. Да и миллион – дело наживное. Поэтому, если в цене не сойдемся, я тебя и твой бизнес сдам правоохранительным органам. Я ведь настоящий бизнесмен и ратую только за то, чтобы единая и неделимая Россия как можно быстрее избавилась от воров и грабителей. Словом, от разной криминальной швали.

Фотий медленно поднялся с кресла и посмотрел на часы:

– Ага. Без четверти одиннадцать. Время пошло. А мне еще в Думе побывать надо. Дела, понимаешь, – развел он руками и с ненавистью посмотрел на Шамиля. – Извини, коллега…

Младший лейтенант Александр Омельченко поставил подпись и число и придирчиво оглядел исписанный мелким почерком лист. У него еще было время подумать, стоит ли отдавать рапорт, в котором он докладывал своему начальству о нежелании работать вместе со своим напарником. Он привел в рапорте несколько примеров, когда, по его предположению, Гнеушев провоцировал проштрафившихся на дороге водителей на дачу взяток. Нет, конечно, Омельченко так ни разу и не поймал Гнеушева с поличным, но нисколько не сомневался, что его напарник нечист на руку.

Однажды он вдруг обнаружил, что из его планшетки исчезли бланки штрафа. И пока он искал их во всех уголках патрульной машины, Гнеушев лихо разбирался с нарушителями дорожного движения. Через полчаса он высыпал из папки на водительское сиденье с десяток водительских прав, хозяева которых были направлены им в сберегательный банк для уплаты штрафов. Это было не весть каким страшным, но все же нарушением прав водителей. Инспектор всегда должен иметь при себе штрафные талоны.

Омельченко догадывался, что, пока он обшаривал машину в поисках талонов, Гнеушев набивал карманы подачками от водителей. Как и в этот раз, Омельченко после пропажи написал рапорт, понимая, что в первую очередь за потерю талонов на орехи достанется именно ему как старшему. Но к вечеру, когда они приехали сдавать дежурство, бланки штрафов ни с того ни с сего обнаружились в дальнем углу бардачка, хотя Омельченко отлично помнил, что несколько раз вытаскивал из ящика для перчаток всю поклажу и рукой обшарил каждый уголок.

Не нравилось Омельченко в своем коллеге и то, что Гнеушев оспаривал практически каждое его приказание. Он, видите ли, не желал нести дежурство на дороге в холодное время суток, тем более в ночное время, когда трасса пустела, мотивируя это тем, что Омельченко издевается над ним и не дает передохнуть во время несения дежурства.

Были и еще некоторые моменты, которые старший лейтенант Омельченко отразил в своем рапорте. Например, ему не нравилось, с каким подобострастием ведет разговор Гнеушев с крутыми водителями иномарок, которые грубо нарушают правила. Ему не нравилось, что иногда он подсаживается в кабины дорогих автомобилей, якобы погреться, и просиживает в них по полчаса. Какие отношения в этих случаях могут быть у постового инспектора и водителей-нуворишей, стоило только догадываться. Но больше всего не давал Омельченко покоя водитель «Рено-Лагуны», который с завидной периодичностью, как правило раз в неделю, подъезжал к их дежурной машине. Водитель вызывал Гнеушева, о чем-то с ним разговаривал, после чего Гнеушев запрашивал по рации центральный компьютер, диктовал номера неизвестной машины и справлялся, не находится ли та в угоне.