Двустворчатая стеклянная дверь в основании обелиска лишь частично заросла синими вьюнками; обойдя его, я увидел еще по двери с каждой стороны. И на четвертой стороне, высоко над головой, были большие выступающие буквы:

Я прочитал надпись дважды. Что за «щит»? Сам обелиск? Или щит за дверями?

Поставив Барбоску на землю, я стал проверять двери. Третья открылась без труда.

За ней был вестибюль. Через стеклянные двери внутрь проникал свет. Широкие лестницы уходили вниз по обе стороны от меня, еще одна, узкая, вела наверх. После недолгого раздумья я зашагал вниз по левой. Через шесть или семь ступеней, как раз когда стало темновато, на желтых стенах справа и слева зажглись неяркие лампы. На одной стене было написано:

Еще через шесть-восемь ступеней включились следующие лампы. Здесь стены были другого цвета – серые, и на одной из них я прочел:

Лестница вывела меня в огромный длинный коридор. При моем приближении засветились стеклянные розовые люстры и таблички:

Внезапно заиграли флейты и гобои, тихо и мелодично. Примерно в пятидесяти ярдах передо мной из круглого водоема взметнулся и зажурчал фонтан воды. В нем заиграли синие, зеленые и желтые огоньки.

Я в изумлении подошел к фонтану. Барбоска спрыгнула с моих рук, подбежала к водоему и, свесив голову, принялась лакать.

Я медленно подошел, зачерпнул горстями прохладную свежую воду, поднес к обветренному лицу и понюхал. Она была прозрачная и чистая. Я пил и пил, а потом умылся.

Борта водоема были выложены тысячами квадратиков серебристой плитки, разделенных тонкими полосками цемента, а под водой я увидел огромную мозаику: горбатый кит из черной, серой и белой плитки, выгнутый и пускающий струю из ноздрей.

Фонтан бил из группы трех черных резных дельфинов, стоящих на хвостах. Что-то похожее попадалось мне в иллюстрированной книге «Фонтаны Рима». Я стоял и смотрел на серебристую кромку, на огромного мозаичного кита, на дельфинов, на бьющую вверх струю, слушал музыку, чувствовал на лице водяную пыль, и от этого всего волосы у меня зашевелились, а по телу побежали мурашки.

Это было будто смотришь, как птица над морем поворачивает в полете, или на бушующий серый океан, или на красивое, замедленное падение Кинг-Конга.

За фонтаном большой коридор заканчивался как буква Т. Вправо и влево вели двустворчатые двери. Над левой было написано:

А над правой:

Когда я подошел, дверь открылась сама, и я оказался в большом белом, выложенном плиткой коридоре. По обеим сторонам были магазины, гораздо больше, чем я видел за всю жизнь. Витрины с выставленными товарами встречались и в Нью-Йорке, и в университете, где я преподавал, но с такими масштабами и с таким изобилием я столкнулся впервые.

Первый магазин назывался «Сирс»; его высокие, закругленные сверху витрины ошеломляли немыслимым разнообразием товаров. Более половины составляли вещи, каких я прежде не встречал. Попадались и знакомые, но цветные шары, электронные приборы и загадочные яркие предметы могли, на мой взгляд, с равным успехом быть игрушками или оружием.

Я открыл дверь и ошарашенно вступил в магазин. Эту его часть целиком занимала одежда. Вся она была на вид новая, свежая, в прозрачной упаковке, сохранившей ее на много лет.

Моя собственная одежда изорвалась и обветшала, так что я начал подыскивать себе новую.

И вот, соображая, как снять прозрачную упаковку с синей куртки, которая по виду была точно на меня, я взглянул на кафельный пол у себя под ногами.

На плитке темнели грязные отпечатки подошв. Вроде бы свежие.

Я встал на колени и потрогал отпечаток рукой. Грязь была чуть влажная.

Я выпрямился и огляделся. Вокруг были только вешалки с одеждой, а за ними – бесконечные стеллажи с разноцветными товарами. И никакого движения. Я снова взглянул на пол. Следы были повсюду – и свежие, и старые. Следы разной формы и разного размера.

Барбоска куда-то ушла. Я стал ее звать, не дозвался и отправился на поиски, шагая между вешалок с некоторой опаской. Что, если люди, оставившие следы, еще здесь? С другой стороны, чем мне угрожают другие люди? Или даже роботы? Погони за мной не было, ни детекторы, ни кто другой меня вроде не искал. И все же я был напуган. «Струхнул», как выразился бы «Словарь сленга».

Барбоска обнаружилась на прилавке, где жадно ела сушеную фасоль из вскрытой коробки, которая стояла рядом с сотнями таких же невскрытых. Барбоска громко мурлыкала, и я слышал, как она хрустит фасолью. Я взял соседнюю неоткрытую коробку; кошка на меня даже не взглянула. Удивительно – я никогда такого не видел на упаковках с едой! – но на коробке были буквы:

На картинке была исходящая паром тарелка фасоли с ломтиком ветчины сверху, однако фасоль, которую жадно уплетала Барбоска, выглядела сухой, сморщенной и неаппетитной. Я сунул руку в коробку и вытащил пригоршню. Барбоска оскалила зубы, но сразу вернулась к еде. Я сунул одну фасолину в рот и стал жевать. Оказалось не так уж плохо, а я был голоден, так что высыпал в рот и остальное. Жуя, я стал разглядывать запечатанные коробки, гадая, как их открыть. Сверху была инструкция: нажать на белую точку и потянуть за красный язычок, поворачивая. Я перепробовал все возможные комбинации, но коробка так и не открылась. К тому времени, как я закончил жевать свою фасоль, Барбоска уже прикончила остальное. Есть хотелось ужасно, невскрываемая коробка приводила меня в бешенство. Я – единственный в мире, способный прочесть инструкцию, и все равно ничего сделать не могу.

Тут я вспомнил, что по дороге видел полку с разными инструментами, и направился туда. Голод и досада прогнали страх, так что я уже не крался, а шел твердо. Там нашелся топорик, совсем как в фильме «Женоубийца на воле», только в прозрачной упаковке, которую я тоже не мог открыть.

Ярость только усилила желание добраться до фасоли. Я попытался разорвать упаковку зубами, но она оказалась слишком прочной. Тут я увидел стеклянную витрину с какими-то коробочками, подошел к ней и с размаху ударил топориком по стеклу. Оно разлетелось. Несколько зазубренных осколков осталось в раме витрины, я проткнул одним упаковку и потянул. Таким образом мне удалось освободить топорик.