поскорее из этого леса, но король увидел ее и поскакал ей навстречу. Так поразила его красота незнакомки, что он тут же влюбился в нее без памяти. И уговорил как можно скорее выйти за него замуж.

Узнал он, что молодая жена его — дочь колчестерского короля, и велел запрягать кареты — надо же навестить тестя. Изумился старый король, увидев карету с золотыми вензелями, а в ней свою дочь. Но еще больше изумился, что его дочь — королева. Рассказал ему молодой зять, как все получилось.

Велика была радость всего двора, только старая королева не радовалась, чуть не лопнула от зависти со своей колченогой дочкой.

Долго длилось веселье, что ни день — балы, пир горой. Наконец распрощались гости со старым королем, получили приданое и отбыли в свое королевство.

А горбатая принцесса видит, какое счастье выпало сестре, и просится у матери, чтобы и ее отпустили в чужие края. Начались тут приготовления, чего только не дали ей в дорогу — богатые платья, сахар, миндаль, всякие печенья и варенья, да в придачу целую бутыль с медовой водой. Идет горбунья той же дорогой, что и сестра; видит — пещера, возле пещеры старик сидит.

— Куда путь держишь? — спрашивает старик.

— А тебе что за дело? — отвечает злая девушка.

— И то правда, — молвил старик. — А что у тебя в сумке да в бутылке?

— Вкусные вещи, да не про тебя.

— Может, дашь мне немножко?

— И не подумаю. Разве только одну капельку, чтобы ты подавился.

Нахмурился старик и говорит грубиянке:

— Попомни мои слова: не найти тебе счастья.

Пошла она дальше, видит — терновая изгородь, стала искать, где бы пройти, а ходу нет; полезла сквозь кусты, все тело в кровь исцарапала, но все-таки продралась на ту сторону. Оглянулась вокруг, нет ли где родника царапины обмыть. Еще немного прошла, видит, колодец, только села на краешек, глядь — поверх воды золотая голова плавает. Смотрит на девушку и поет:

Умой меня и причеши,

На травку рядом положи!

— Вот тебе «умой», вот тебе «причеши!», — сказала злая девушка и ударила голову бутылкой.

За первой головой вторая и третья явились. И с ними она обошлась не лучше. Стали головы советоваться, как наказать злючку за дурной нрав.

— Пусть ей проказа лицо изуродует, — решила первая голова.

— Пусть голос у нее будет хриплый и грубый, как у жабы, — сказала вторая голова.

— Пусть возьмет ее в жены бедный сапожник, — присудила третья голова.

Пришла злая девушка в большой город. День был ярмарочный, народу съехалось видимо-невидимо. Кто на нее ни глянет, в ужасе прочь бежит: такая она стала уродина и голос — как у жабы. Пожалел девушку только один бедный сапожник. Незадолго перед тем починил он башмаки одному старичку, тот вместо денег дал ему баночку с зельем, исцеляющим проказу, и пузырек с маслом для смягчения голоса. Вот и решил сапожник сделать доброе дело. Подошел к девушке и спрашивает, кто она, откуда.

— Я, — отвечает ему девушка, — падчерица колчестерского короля.

— И то дело, — говорит сапожник. — Если пойдешь за меня замуж, исцелю тебя от проказы, да и голос смягчу.

— Пойду, добрый человек, — молвила девушка. — С большой радостью.

Стал сапожник лечить ее снадобьями, которые дал ему старичок, и через месяц вылечил. После этого они женились и отправились ко двору старого короля в Колчестер.

Узнала старая королева, что дочь ее вышла замуж за бедного сапожника, и со злости умерла. А король дал сапожнику сто фунтов и поселил его с молодой женой в самый дальний уголок своего королевства. Там сапожник и жил, сапоги тачал, а жена пряла пряжу. Наверное, и сейчас живут.

ВОЛШЕБНАЯ СКАМЕЕЧКА

Шотландская сказка

Найниг была хороша собой — такая махонькая, такая складненькая, такая пригожая, что парни всей округи вздыхали по ней, хотя ей едва исполнилось шестнадцать лет. Темные кудри спускались на нежную шейку, большие глаза сверкали и были синие-синие, а губы — красные, как рябина.

Найниг, конечно, знала, что она хороша, краше соседских дочек, всегда с завистью смотревших ей вслед; ведь Аласдер, Мэрдо и многие, многие другие говорили ей это, когда встречали ее! Да и сама она разве не смотрелась в зеркальце, висевшее у окна?

Каждый день Найниг твердила себе, что слишком она красивая и деликатная леди, чтобы всю жизнь просидеть в глуши, среди зарослей вереска, пасти глупых коров, убирать ферму да гнуть спину с отцом в поле. И как мне ни грустно рассказывать вам это, но Найниг быстро становилась глупой и ворчливой девицей.

Однажды пошла она загонять скотину и со злости стала бранить своих коров, ворчала, что много с ними хлопот, а ей куда больше пристало сидеть перед зеркалом, расчесывать кудри, наряжаться да прихорашиваться. Должен сказать вам, что коровы давно уже привыкли к острому язычку Найниг и ее вечным жалобам и не обращали на нее никакого внимания, а она злилась пуще прежнего. Вдруг среди вереска кто-то крикнул тоненьким голоском: «Подожди, Найниг, я не могу догнать тебя!» Найниг остановилась, удивленная, и видит — крохотная женщина бежит, едва поспевая за ней, и в руках у нее скамеечка.

— Ох-ох-ох, ну и быстро же ты идешь! — сказала незнакомка, еле переводя дух. — Я слышала все, что ты говорила коровам. Коли тебе трудно доить их, так я тебе помогу. Вот посмотри на мою скамеечку.

Найниг только вздохнула. Ведь ей нужна была вовсе не скамеечка, ей нужно было, чтобы кто-нибудь за нее подоил коров! Незнакомка усмехнулась, она сразу прочла мысли Найниг.

— Нет, погоди, это не простая скамеечка, — сказала она. — Ну-ка сядь возле рыжей коровы и посмотри, что будет.

Найниг пожала плечами, но все же поставила скамеечку возле рыжей коровы и приготовилась доить. И тут она прямо рот раскрыла от удивления: не успела она прикоснуться к корове, как подойник был уже полон. Так она выдоила и белую корову, а за ней еще черную. И подумать только — всего за две минуты! А довольные коровы опять могли пастись. Чудеса да и только!

А незнакомка засмеялась и спрашивает:

— Дашь ты мне одно обещание, Найниг, за мою скамеечку?

Найниг готова была отдать ей все, что она пожелает, за такую чудесную скамеечку и радостно закивала.

— Тогда обещай мне, — сказала незнакомка, — что отныне ты будешь ласково обращаться с коровами. Ругать их еще куда ни шло, но не вздумай ударить их ни рукой, ни палкой, а то