И это на «Леопарде», где даже нижние палубы дважды в день проветривали и промывали морской водой раз в три дня, а матроса, осмелившегося помочиться в трюм, ждала порка у мачты! Причем маркиз всё норовил достать свою склянку, когда рядом оказывался Бальбоа.

Сопляк не понимал, что этим оскорблял не одного лейтенанта — между прочим, сына достойного отца, — но и всех офицеров, весь корабль, а значит, оскорблял и его, дона Ронкадора! Нет, в очередной раз пообещал себе капитан, при первом же удобном случае он выкинет придворного хлыща прочь с галеона, снабдив, разумеется, наилучшими аттестациями и припиской, что такому блестящему офицеру нужно всенепременно состоять при особе губернатора.

Ладно…

— Утренний рапорт сдать! — сухо приказал Ронкадор.

Вахтенный офицер приосанился и начал:

— Младший лейтенант Эухенио Бальбоа заступил на вахту в полночь семнадцатого дня девятого дня месяца аркат года 3342 от Возведения Первого Храма. За время моей вахты пройдено по счислению семьдесят миль указанным курсом. Кораблей под королевским флагом, а также любых других не замечено. Ночью наблюдались огни на берегу. Наложено два взыскания — матрос Хайме Каро из третьей вахты лишен винной порции за то, что назвал матроса Танубу мартышкой, проиграв ему в кости. Еще Ханито Пири арестован профосом за угрозу сварить младшего кока Иеронимо Густори в камбузном котле, что сопровождалось действиями… по приведению угрозы в исполнение.

— Сварить или поджарить? — уточнил каперанг и отметил, как трое обтягивающих снасти матросиков ухмыльнулись при его словах.

— Так точно, именно сварить! — сообщил вахтенный офицер.

— Рапорт принят, после того как сменитесь, лейтенант, разрешаю отдых до завтрашнего полудня. Все свободны, господа!

Спустившись вниз с мостика, Орио поманил к себе одного из матросов — здоровяка Довмонта, старшего в десятке рулевых.

— Снасти отставить, найди мне профоса и передай, пусть немедленно даст Хайме Каро пять плетей. А Каро передай — пусть впредь будет умнее. Можешь идти.

Развернувшись на месте по-уставному, старший матрос зашагал на корму.

Ронкадор проводил взглядом громадную фигуру Довмонта, под босыми ногами которого вздрагивала палуба.

На кораблях его величества вообще кто только ни служил — от танисцев до скуластых низкорослых жителей холодных тундр северного Иннис-Тона. «Море не виселица — примет всех». Довмонт был, правда, выходцем даже не из Староземья, а из по-прежнему диковатой и загадочной Сурии. Был он у себя дома рыбаком, ловил в холодных северных морях рыбу да бил клыкачей и мелких китов, пока не захватили его заплывшие за каким-то демоном в те воды фризские пираты да не продали арбоннцам на плантации, с которых он дал тягу при первой же возможности.

Так было или иначе — неведомо. Да и не важно — многие из моряков носят каторжные и рабские клейма. Конечно, были капитаны, кто старался таких не брать, но только не дон Ронкадор. «Море не виселица…»

Правда, здоровяк отказался от предложения записаться в абордажную партию: мол, людей почем зря убивать вера не велит. Это при том, что трусом Довмонт не был. Когда во втором плавании бойцы с того хойделльского фрегата все же прорвались на палубу «Леопарда», он, схватив валявшийся под ногами гандшпуг, первым кинулся в схватку и разнес башку их мичману, чем привел врага в замешательство и позволил подоспевшим товарищам взять тех в сабли.

Так что Ронкадор не стал настаивать. В конце концов, среди матросни всегда хватало желающих за пару лишних медяков жалования надеть оранжевый берет морского пехотинца. А вот найти человека, способного в одиночку стать к рычагу брашпиля или удержать штурвал в жестокий шторм — такого вот надо поискать.

Он таких и искал — и находил.

Взять хоть капеллана — падре Учоа, грузного крепкого мужчину лет под пятьдесят уже: до того как принять сан побывал этот сын батрака из Валиссы и матросом, и грузчиком, и наемником. Прозябал он на должности духовника военной тюрьмы, ибо капитаны предпочитали священников пообразованнее — с кем можно вести умную беседу в кают-компании. А вот Ронкадору Учоа приглянулся — и не потому даже, что не слишком часто присуждал к церковному покаянию.

Или старший боцман Гэйди — основательный моряк из фрисландцев. Белобрысый детина с широченной испитой рожей, низким покатым лбом, тяжелой челюстью и огромными кулачищами. Орио не раз видел, как члены экипажа подскакивали на месте и быстро исчезали, как только раздавался боцманский рев… Нет предмета на корабле, которого бы он не касался. В его ведении находятся все работы палубной команды — от установки парусов, постановки судна на якорь и спуска шлюпок до мытья палубы.

А еще боцман — это начальник над мачтовыми матросами, которые управляют верхним бегучим такелажем и парусами при свете дня и во мраке ночи, а равно во время жестоких штормов и под вражеским огнем. Подобная должность требовала силы, опыта и смелости — и всем этим Гэйди ван Торп сполна обладал: не зря Ронкадор платил ему тройное жалование против казенного из излишков корабельных денег — которые, между прочим, мог забрать себе (то есть почитай, из своего кармана).

Или вот судовой казначей. Лейтенант Майдерас — немолодой, носящий очки в оловянной оправе и носящий нарочито стоптанные башмаки и потертые залатанные штаны, как это принято у казначейской породы.

Казалось бы — что такое судовой счетовод и кладовщик?

Молодые офицеры считают прямо-таки обязанным при упоминании казначея презрительно скривиться. Но каждый толковый капитан знает, что личность это значимая. Человек, ведающий жалованием, подписывающий счета, хозяин овощей, сыра, вина и сухарей — без которых так же не повоюешь, как без ядер и картечи. Типичная канцелярская крыса, которая ведет амбарные книги и, как водится, при возможности кладет что-то себе в карман.

Ронкадор был снисходителен: если удается отщипнуть от пирога, то и Элл с ним — лишь бы команда жила не впроголодь, лишь бы не тратил серебро на тухлятину и сухари с долгоносиками и хрущаками. Дона Орио волновало лишь чтобы его матросы получали свое сало и ром с бобами в срок и вдоволь. А если кто и построит себе от казенных щедрот уютный домик на старость лет, то не судить же его строго?

Так что как ни крути — казначей фигура важная, как боцман. Тем более что толкового боцмана было найти проще, чем честного казначея.

Его судовой лекарь был — в этом капитан был свято уверен — лучшим во всем флоте короны. Ибо должность эту исправлял на «Леопарде» не кто-то, а бывший адъюнкт-профессор Толеттского университета мэтр Айдаро да Понсо.

Тут надо отметить, что хотя уставами и было предусмотрено уже скоро как сто лет нахождение на борту кораблей второго и первого ранга включительно дипломированного медикуса, но вот с деньгами на оплату казна поскупилась, да и чины офицерские им дать не решились. В пеших и кавалерийских полках с лекарями было попроще — ибо там как-никак каждый приходился на тысячу с лишним лбов, а не на четыре сотни, да и народ был побогаче — так что бывало офицеры из богатых и знатных оплачивали расходы на «мясников для двуногой скотинки» и «коновалов» из своего кармана.