Здесь лежит и прах доны Шоаны де Кастро, той, что была супругой дона Педро, которому она подарила сына, прежде чем умереть в августе месяце года одна тысяча четыреста двенадцатого от Рождества Христова. И все это в Компостеле, в Святом граде…

Но ревностное собирание священных останков нашим добрым Шельмиресом на этом не ограничилось; движимый рвением, он пришел к мысли о том, что следует укрыть в надежном месте мощи святого апостола Иакова, и совершил сие с таким усердием, что теперь, в шестнадцатом веке Христовой эры, одному Богу известно, где они находятся. Слишком уж утомила нашего доброго Архиепископа необходимость показывать мощи королям и принцам, которые приходили сюда со всего света, совершая Святое паломничество. Обо всем этом размышляет Посланец, возвращаясь в Компостелу.

В типографии Васко Диаса Танко де Френегаля, короче говоря, в мастерской Танко кто-то сделал пером портрет Посланца, о котором он вспоминает без всякой нежности: породистый нос, лукавство в уголках губ; печальные глаза под нависшими веками, довольно крупные уши; дужка очков заправлена за правое ухо, куда обычно плотники затыкают уголек; воскрешая все это в памяти, он с грустью думает о том, что оказался запечатленным таким образом, и теперь уже навсегда. У него щемит в груди, он сожалеет, что не унес рисунок с собой или не разорвал его, когда это было еще возможно.

В мастерской Танко они говорили о книгах, и теперь у Посланца есть исчерпывающие сведения и о книгах, и о тех, кто распространяет их в его стране среди тщательно отобранных верных людей. Он вспоминает об этом сейчас, по дороге в Сантьяго-де-Компостела, который уже встает перед ним на горизонте, устремляясь к небу своими четырехгранными башнями; на центральной башне, самой низкой из трех, — узорчатое круглое окно, а самая высокая, если смотреть стоя лицом к собору, — правая башня.

Посланец уже было решил не въезжать в город Святого апостола, но что-то призывно манит его туда. Он бросает взгляд на Лоуренсо Педрейру, ставшего его другом, но лицо Инквизитора остается невозмутимым. Симона, должно быть, сейчас впустую проводит время, как это частенько случается в ее жизни. Путники въезжают в Сантьяго.

* * *

Они направляются к площади Сан-Мартиньо, к дому графа Монтеррея, где располагается Суд Святой Инквизиции; они проходят через портал, расположенный на углу улицы Врат Скорби и площади Святого Пинарьо; это главный вход.

Если от портала, в который они вошли, подняться по лестнице, то попадаешь прямо в зал Суда; туда же ведет и боковая дверь со второго этажа. Но чтобы попасть в комнаты, предназначенные для Посланца, нужно подняться по лестнице, ведущей от главного входа, еще на несколько ступенек, на три, не больше. Комнат немного, и они очень маленькие по сравнению с другими в этом доме, но у них есть несомненное преимущество: они расположены в отдалении от тюремных камер и отделены от них толстыми гранитными стенами, а под ними не расположено ничего, кроме конюшни и кухни с большим очагом. Над кухней Посланец устроит столовую, над закутком для дров будет гостиная, а над конюшней — спальня; в смежной с нею каморке можно будет хранить одежду, книги и документы. Окна всех комнат выходят на улицу Врат Скорби.

Помещения, занимаемые другими чиновниками Инквизиции в этом доме, более вместительны, уютны, да и комнат в них больше, но зато они менее уединенные и независимые. Из жилища Посланца не просто проникнуть в комнаты других обитателей дома, но и те не имеют свободного доступа в квартиру Посланца. Поднявшись из гостиной по лестнице, которая ведет из кухни в комнаты слуг, можно, пройдя через дверь, проделанную в толстой стене, попасть прямо в тюремный отсек; миновав спальню Инквизитора Очоа, которую он делит с нежной Китерией, и одолев длинный, со многими поворотами коридор, можно проникнуть и в другие комнаты, принадлежащие Очоа (как видно, Инквизитор постарался обезопасить свое жилище, отгородив его самым тщательным образом от остальной части дома), а затем и в комнаты начальника тюрьмы, в тюремные казематы, в судебный зал, к алтарю Святого Духа, а затем и в подсобные помещения, познакомившись таким образом со всем этим страшным миром, что, подобно черному ворону, распростер свои зловещие крылья над Компостелой.

Лоуренсо Педрейра прощается с Посланцем на площади Сан-Мартиньо, у самых дверей, а слуга, взяв кобылу под уздцы, отводит ее на конюшню. Каноник уже знает, что именно он должен дать отчет Декану об их поездке, а также сообщить о том, что вскорости им непременно предстоит еще одна, в которую они чуть было не отправились сегодня же, минуя Сантьяго и направляясь в Ла-Корунью; ведь им удалось узнать важную новость: из Лиссабона в сторону Англии вышла огромная эскадра, и они намеревались увидеть ее. Но поскольку на море был шторм, они решили все же остановиться в Компостеле. Ведь, судя по всему, эскадре придется искать убежища в каком-нибудь порту, и очень даже может быть, что она вынуждена будет зайти в порт Ла-Корунья. На время непогоды Посланец останется в Компостеле, будучи готовым выехать в любой момент, едва лишь море успокоится, дабы иметь возможность воочию созерцать грандиозное, величественное чудо — армаду, следующую под предводительством вновь назначенного адмирала Алонсо Переса де Гусмана[99], герцога Медины Сидоньи, знаменитого правителя, важнейшее достоинство которого состоит в том, что он племянник прекрасной Эболи[100], доньи Аны Мендосы де ла Серда, родной дочери дона Диего Уртадо де Мендосы[101], возлюбленной Антонио Переса[102]: всем хорошо известно, что герцог лишь благодаря ей удостоен высокой чести командовать эскадрой. Посланцу очень хочется посмотреть, как плывет по морю это чудо невежества, возглавляемое невежественным герцогом, ведомое в действительности Диего Флоресом де Вальдесом — у него дурная слава среди моряков, но именно он управляет ста тридцатью кораблями, входящими в состав флотилии, на борту которых восемь тысяч матросов и девятнадцать тысяч солдат, обслуживающих две с половиной тысячи пушек. Все вместе эти корабли, должно быть, накроют море словно огромным плащом. Королевский флот сопровождают также сорок торговых судов, оснащенных артиллерией, как позднее нам расскажут хроники, да еще тридцать четыре легких судна, о которых летописи также не забудут упомянуть. Корветы, фрегаты во главе с галеоном[103], да еще двадцать три клипера с боеприпасами и провиантом. Посланцу ни в коем случае не хотелось пропустить это праздничное зрелище, да вот разверзлись хляби небесные…