Мои слова, видимо, успокоили его. Он зарядил ружье, и мы пошли дальше.

За оврагом среди высокой травы довольно часто попадались лежки козуль.

– Вот ты теперь знаешь, где надо искать зверя, – обратился я к Глеголе. – Когда подходишь к ним, всегда иди против ветра.

При этом я объяснил ему, что всякий зверь не столько боится вида человека, сколько запаха, исходящего от него.

Так мы шли и разговаривали. Наконец, я устал и сел отдохнуть на краю оврага.

Вдруг в кустах недалеко от нас послышался визг собаки. Мы бросились туда и там у подножия старой липы увидели следующую картину.

Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа ее была приподнята как бы для нанесения удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала ноги и наконец замерла.

Как только собака освободилась, она, поджав хвост, бросилась было бежать, но вскоре одумалась и начала лапами тереть свою морду и встряхивать головою. В это время я увидал там другую рысь, по размерам вдвое меньше первой. Это оказался молодой рысенок. Испуганный собакой, он взобрался на дерево, а мать, защищая его, отважно бросилась на Хычу.

Мы оба растерялись от неожиданности. Тем временем рысенок быстро пробежал по ветке, спрыгнул на землю и исчез в кустах.

Собака же, испуганная появлением нового зверя, сорвалась с места и бросилась наутек. Глегола было побежал за рысенком, но ничего не нашел и скоро возвратился.

– Вот видишь, – сказал я ему. – Теперь ты вернешься в фанзу Кивета с ценным трофеем. Забирай рысь и идем домой.

Глегола взвалил рысь себе на плечи, и мы вместе направились прямо к реке. Когда мы шли редколесьем, мне раза два показалось, что кто-то рядом с нами быстро бежит по кустам.

Мертвое животное было довольно тяжелым, и поэтому Глегола часто останавливался и отдыхал. Я предлагал ему вдвоем нести рысь на палке, но он отказался и попросил меня взять только его ружье.

Пройдя таким образом еще километра два, мы сели отдохнуть. Глегола стал скручивать папиросу, а я принялся рассматривать убитого зверя и стал гладить рукой по его шерсти. В это мгновение в поле моего зрения попал какой-то посторонний предмет. Я повернул голову и увидел рысенка. Он вышел из травы, внимательно смотрел на меня и, вероятно, недоумевал, почему его мать не может двигаться и позволяет себя трогать.

Я не стрелял, но Глегола не мог утерпеть и потянулся за винтовкой. Резкие движения и шум испугали рысенка, и он снова исчез в кустах.

На следующем привале мы опять увидели его. Рысенок был на дереве и обнаружил себя только тогда, когда мы подошли к нему вплотную… Так провожал рысенок нас до самой реки, то забегая вперед, то следуя за нами но пятам. Я надеялся поймать и, быть может, даже приручить рысенка.

Наконец лес кончился. Мы вышли на галечниковую отмель реки. Рысенка не было видно, но слышно было, как он мяукал в соседней траве.

Вдруг из кустов выскочили сразу три собаки. Среди них была и Хыча, вероятно, в качестве проводника. По тому, как они бежали, по их настороженным ушам и разгоревшимся глазам было видно, что они уже учуяли зверя.

Я принялся кричать на собак, бросился за ними, но не мог их догнать, запутался в зарослях и упал. Когда я поднялся и добежал до места, где неистовствовали собаки, рысенок был уже мертв.

Мне стало жаль погибших животных. Мать защищала детеныша, а детеныш следовал за мертвой матерью.

Я хотел было поделиться своими мыслями с Глеголой, но он имел такой ликующий вид, что я воздержался.

– Поймали и эту! – воскликнул он весело. – Ну, слава богу. Вот фарт! Завтра я опять пойду на охоту и возьму с собой всех трех собак.

Минут десять мы просидели на берегу. У каждого были свои думы.

– Пойдем, брат, – сказал я своему спутнику.

Мы поднялись с земли.

По небу ползли тяжелые черные тучи: в горах шел снег. От фанзы Кивета поднималась кверху беловатая струйка дыма. Там кто-то рубил дрова, и звук топора звонко доносился на эту сторону реки. Когда мы подошли к дому, стрелки обступили Глеголу. Он начал им рассказывать, как все случилось, а я пошел прямо к себе, разделся и сел за работу.

На другой день стрелок Марунич объявил о своем намерении идти на охоту. Заявление это было встречено дружным смехом. Ему было поручено заведывание хозяйством, и эту должность он исполнял все время, пока мы плыли вдоль берега моря на лодках и пока стояли в фанзе Кивета на реке Самарге. Весь день он был занят хлопотами по хозяйству: утром он кашеварил, в полдень варил обед, вечером готовил ужин, потом опять варил чай. В то время как другие могли ходить на охоту, Марунич был привязан к кухне.

Но сегодня он объявил, что ему надоело сидеть без мяса и потому он забирает всех собак и идет на охоту. Мы сначала приняли это за шутку, но потом убедились, что он действительно решил уйти на целый день.

Марунич уговорил остаться за себя Глеголу, а сам начал собираться: надел полушубок, валенки, большую косматую папаху и рукавицы. Затем он собрал всех ездовых собак на один длинный ремень и с ружьем в руках отправился в лес. Собаки бежали вразброд, путаясь между деревьями, и мешали ему идти. Сопровождаемый остротами и ироническими советами, он скоро скрылся в лесу.

Ночью выпал мелкий снежок и тонким слоем покрыл землю. К утру небо немного очистилось, и кое-где образовались просветы. Солнечные лучи, прорвавшись сквозь облака, озарили мягкие очертания отдаленных гор, побелевших от снегов, и лес около фанзы Кивета.

Придя домой, я сел за работу: надо было записи путевого дневника сличить с вычерченным маршрутом и произвести барометрическую нивелировку; кое-кто из стрелков остался снаружи. Прошло с полчаса.

Вдруг в фанзу как сумасшедший вбежал Рожков. Схватив винтовку, висевшую на стене, он стремглав выбежал из дома. Следом за ним вбежал другой стрелок, потом третий, потом все начали хватать ружья и бежали куда-то, сталкиваясь в дверях и мешая друг другу. На мои вопросы, что случилось, они не отвечали, но по лицам их я увидел, что все были чем-то возбуждены и спешили, чтобы не упустить какой-то редкий случай.

Поспешно следом за стрелками вышел и я из фанзы и увидел интересное зрелище.

С той стороны, куда пошел на охоту Марунич, неслась испуганная козуля; ничего не видя перед собой, она вплотную набежала на стрелков около фанзы. Испугавшись еще более, козуля бросилась к реке с намерением перебраться на другую ее сторону, но, на беду, попала на гладкий лед, поскользнулась и упала. Она силилась встать, но копытца ее скользили, ноги разъезжались в разные стороны, и она падала то на один бок, то на другой.