Грета, как всегда элегантная и деловитая, открыла дверцу и почти по-киношному села в машину. Солнце, катившееся к закату, блеснуло в дорогих темных очках, отразилось в серьгах, усыпанных мелкими бриллиантами. Ее длинные ноги на миг поразили воображение и сердца всех особей мужского пола, которым посчастливилось наблюдать эту картину. Проходивший мимо мужчина с рыжим портфелем и в шляпе покраснел и смутился, а стоящие неподалеку тинейджеры одобрительно засвистели. Захар надулся от удовольствия: ему нравилось, что Грета была предметом вожделения для других мужиков.

— Слушай, какую речь я написал, — начал Зюзя, но Грета, которой изрядно поднадоели и самодовольство Захара, и его бесконечные рассуждения о том, каким хорошим мэром он будет, молча вырвала листок из его рук. Пробежав взглядом по тексту, она скептически скривила губы. Захар собирался выступить в роли правоборца и в предвыборной речи описывал методы, благодаря которым все обездоленные и обделенные будут восстановлены в своих правах. — Ну что тебе опять не нравится? — обиделся претендент на престижное кресло в главном кабинете городской администрации.

— Правозащитник… — Это слово Грета произнесла сквозь зубы с таким презрением, будто сплюнула. — Знаешь, Зюзя, мои права не надо защищать, я свои права сама так защищу, что мало не покажется. А мэр должен вовремя завозить уголь, заботиться о том, чтобы были вода и свет, и — прости за столь низменные подробности — следить за своевременным вывозом фекалий. Так вот когда он со всем этим справляется, я за него голосую. Наш мэр справляется, так что можешь не напрягаться, за тебя я голосовать не пойду. — Захар обиженно засопел, прямота любовницы выбивала из колеи. Грета раскрыла сумочку. Достала косметичку и, вытащив из нее камень, повертела в руках, стараясь поймать солнечный луч. Бриллиант засверкал так, что Зюзя зажмурился. — С таким довеском, Зюзя, ты можешь о депутатстве и мэрстве не заморачиваться. С таким довеском, милый Захарушка, тебе и президентство не нужно будет. — И девушка положила камешек, стоящий миллионы евро, любовнику на колени.

— Это… — проговорил Зюзя, когда вставший колом в горле вопль восторга прорвался наружу сдавленным бульканьем, — то…

— Оно самое, — с презрительным превосходством хмыкнула Грета. — И еще больше будет. Сегодня вечером надо быть на месте. Мне самой интересно поучаствовать. Подъедешь сюда, на Крупскую. Вечером расскажу остальное.

— Где?.. Где, Гретулька, это место? Где?! — Захар наконец-то обрел дар речи, но Грета не ответила. Она выскользнула из салона машины и, покачивая бедрами, грудью и сумочкой, пошла прочь. — Стерва, — прошипел Зюзя, аккуратно положил камень в карман куртки и повернул ключ в замке зажигания.

«Лексус» сорвался с места, едва не раздавив высокого бомжа, и очень скоро доставил Зюзю на окраину города, в поселок Восточный.

Поселок Восточный всегда был пристанищем людей веселых, находчивых и отчаянных. Там жили остряки и юмористы, у каждого по меньшей мере три ходки, и меньше десяти лет зону редко кто «топтал». Многие городские бандитские авторитеты получили «начальное образование» в этом славном райончике, возникшем на неудобном для жизни пространстве — треугольнике между заводами, рекой и железнодорожной выемкой. Возник «бермудский треугольник» в Барнауле стихийно, в основном состоял из внеплановых домов и общежитий, именуемых в народе «шанхаями». Но, как это часто бывает в провинции, около таких вот перекосившихся домишек были припаркованы очень дорогие машины. Так что «лексус» Зюзи не явился чем-то из ряда вон выходящим, и восхищенная толпа у машины депутата не собралась.

Захар, толкнув скрипучую калитку, тропинкой, заросшей по краям весенней травкой, прошел в маленький дворик. На табуреточке возле низкой двери, что вела в чрево сложенного из шпал дома, сидел тощий, но еще крепкий старик.

В этом доме мама пела колыбельные, здесь прошло счастливое детство Зюзи. Захар глянул в узкие, слепые оконца, отметил, что стекла не мылись, наверное, со дня похорон матери, окинул взглядом покосившееся крыльцо, дворик, заплеванный окурками, маленький огородик и довольно улыбнулся. Сейчас у него квартира в элитном доме, а скоро будет трехэтажный коттедж, подумал он, в кармане поглаживая драгоценный камень коротенькими пальцами.

— Папа, собирайтесь, есть дело.

— Дела у прокурора, — ответил старик и зашелся в приступе кашля, каким страдают злостные курильщики, — а у тебя, Захарка, не дела, а фуфло барыжное. Чё опять тебе жить не дает?

— Да я, папа, если хотите знать, жизнь свою не зря живу! Я, папа, свою жизнь живу с пользой и интересно, и меня в городе уважают! — воскликнул Зюзя.

Старик, взглянув на сына, ядовито усмехнулся.

— Наслышан, как же! Хе-хе, говорят, ты в авторитете у ментов.

— Ну, папа, зачем так громко? — Депутат испуганно вздрогнул и вжал голову в плечи. Он бросил быстрый взгляд на забор, по другую сторону которого жил недавно вернувшийся после пятнадцатилетней отсидки известный авторитет по кличке Гудрон. Но, видно, соседа не было дома, за забором только тявкнула собачонка — все смолкло. Захар, осмелев, достал алмаз из кармана. — Как думаете, на сколько это потянет? — спросил он, имея в виду вес камня и цену, осторожно положив на колени родителю камешек, оставленный Гретой.

Зюзя-старший затянулся папиросой, вроде бы с безразличием посмотрел на камень, но глаза его хитро блеснули.

— Лет на пятнадцать — двадцать, сынок. На Колыме.

— Типун вам на язык, папа!!! — в ужасе отшатнулся Зюзя-младший. — Я, папа, метеоритный дождь видел, я затмение видел, я еще весь мир увидеть хочу!

— С такими делами есть шанс северным сиянием полюбоваться. И очень скоро, — ответил папа, поперхнувшись хриплым, ядовитым смехом. — Раньше бы я первый с тобой на гоп-стоп пошел, но ради светлой памяти твоей мамы, говорю тебе: выбрось и займись настоящим делом. Работой.

— Ну-ну, как вы?

— Да, — ответил Зюзя-старший и, взяв с пустого ящика рваный валенок, принялся прилаживать к заднику заплатку.

Захар пулей вылетел со двора, уткнулся носом в черный бок новенького «лексуса» и вдруг понял, что папа прав. Что будет и Колыма, и северное сияние, и пятнадцать — двадцать лет строгого режима. А вот этого красивого и невероятно дорогого автомобиля не будет. Книг, написанных во славу ему знаменитым алтайским литератором Семеном Лепотой, тоже не будет. Не будет в его жизни и квартиры в элитном доме, и дорогих ресторанов, и всего того, что делает жизнь приятной и красивой, тоже не будет.

Захар-правоборец шикнул на Захара-правонарушителя. Зюзя, вспомнив о предстоящих выборах, решил немедленно отправиться в Белокуриху отдохнуть и набраться сил, наплевав на назначенную Гретой встречу.

Вечером агент Блондинка, нервничая, выкурила три сигареты подряд, но любовник так и не появился. Она прошла по улице в одну сторону, потом в другую. Темнело. Фонари еще не зажглись, постовыми стояли вдоль улицы. Легкий полумрак загустел, вечер плавно переходил в длинную темную ночь. Грета тоскливо посмотрела на дом, в котором предстояло провести еще часов двенадцать. У поэтов было шумно, из окна лился свет, падая на козырек подвала. Внештатница вздохнула, подумав, что Зюзе дорого обойдется сегодняшняя ночь.