Боняка мучили угрызения совести. Из-за личной неприязни к Урусобе он не принял участие в битве четырехлетней давности, что, как он считал, и вызвало поражение половцев. Уже тогда он задумал собраться с силами и отомстить за это поражение, и вот сейчас половцы были наконец к этому готовы.

Когда-то пятнадцатилетним мальчиком Мономах участвовал в битве на Альте. Он помнил, как бежали по степи стада гнедых туров, которых спугнул топот половецких коней. Это была его первая битва, и победа молодого еще Шарукана надолго оставила след в его душе. И теперь, спустя почти сорок лет, он обязан был разбить Шарукана и разбить Боняка.

Узнав о предстоящей войне, в Переяславль приехал Мстислав. По выражению его лица Мономах понял, что на этот раз предстоит разговор по душам.

– Вот к чему привели твои дела, отец, – начал Мстислав. – У нас с половцами был мир, но тебе опять надо было его разрушить. Урусоба был неплохим для нас ханом; даже узнав о том, что приближается наше войско, он не терял надежды договориться, да на беду не был поддержан своими сородичами. Хотя он в любом случае не смог бы с тобой договориться. Твое мнение известно: никаких переговоров с врагами земли Русской. А что в итоге? Половцы снова нападают на Русскую землю, и, хуже того, на Русь идет Боняк. Тебе повезло тогда, что Боняк поссорился с Урусобой, но теперь он впервые самолично возглавляет войско, ведь Шарукан к этому уже не способен. А какой Боняк полководец, ты знаешь и без меня.

– Я тоже не лыком шит, – заметил Мономах.

– Не спорю, отец, ты хороший полководец. Но только время покажет, кто из вас двоих окажется сильнее в день битвы.

– А ты, конечно, опять не поможешь мне?

– Неужели я приехал бы сюда только ради упреков? Для них хватило бы и письма. Сейчас половцы идут на нас, а не мы – на них, и как я могу не участвовать в битве?

Мономах крепко обнял сына.

В битве, помимо Мстислава, готовились участвовать два его брата – Ярополк и Вячеслав, когда-то помогший Мстиславу в сражении с Олегом Святославичем.

На словах главой войска считался Святополк, но его полководческая бездарность уже проявилась ярко в самом начале правления, и войском на самом деле, как и четыре года назад, командовал Мономах.

К двенадцатому августа русское войско успело прийти под Лубны и перейти Сулу. Войско Боняка и Шарукана шло быстрее, и битву пришлось давать на территории Переяславского княжества. В случае победы половцев взятие Переяславля оказалось бы неминуемым.

Боняк удачно продумал тактику битвы, поначалу половцы получили перевес, но затем преимущество постепенно начало переходить на сторону русских, и в конце концов половцы побежали. Русские воины гнали их почти до самого Хороля. Был убит брат Боняка, а сам Боняк – тяжело ранен. Удалось взять в плен знатного половчанина Сугра и многих других его соплеменников, Шарукан же едва избежал плена. В довершение всего удалось захватить и половецкий обоз.

Но и русских воинов погибло очень много. Все поле боя было усыпано телами убитых и раненых.

По полю ходил высокий широкоплечий старик-монах, державший в руках какой-то кусок корабельного днища, полный воды. Это был шестидесятисемилетний игумен Даниил, автор антиязыческого «Слова об идолах», когда-то сам бывший в Чернигове дружинником Мономаха. Только что Даниил вернулся из путешествия на завоеванные крестоносцами земли, где свел знакомство со знаменитым Балдуином. Впоследствии игумен написал «Хожение» об этом своем путешествии и «Повесть о Шаруканском походе».

Сейчас же Даниил искал на поле боя своего сына Михайлу. И ему удалось найти сына, который оказался не убит, а только ранен.

Отец бережно склонился над ним и омыл раны ключевой водой, привезенной из путешествия.

Раненого Боняка половцы несли на носилках, а затем, добравшись до первой вежи, уложили в походном шатре. Из всех жен и рабынь с Боняком была только Предслава, к тому времени родившая сына.

– Лишь немного удачи не хватило нам, чтобы победить русских, – сказал Боняк, произнося слова медленно, но отчетливо. – А теперь все… Я умираю, и пока жив Мономах, нам не знать над ними побед.

Он жестом подозвал к себе Предславу:

– Я даю тебе волю. Если хочешь, можешь возвращаться к себе на родину. Только сына моего оставь здесь.

– Я не хочу идти в монастырь, – ответила Предслава. – И с сыном расставаться не хочу. Я теперь половчанка, – беседа шла на половецком, – и останусь у вас.

– Хорошо же, – по лицу Боняка пробежала довольная улыбка. – Но если остаешься, то ты так же свободна, как любая из наших сестер и дочерей. Ты вольна выйти замуж за кого угодно.

– Никто другой мне не нужен, – твердо сказала Предслава.

– Ты еще молода и можешь потом передумать. Не связывай же себя клятвой. А если кто-то, – Боняк возвысил голос, – обидит ее или нашего сына, я сам встречу обидчика в царстве мертвых, и горе этому человеку!

Меньше чем через час Боняк умер. Предслава рыдала; плакали и половецкие воины.

Такого героя у половцев никогда уже не было.

Спустя шестьдесят лет какой-то другой Боняк – возможно, потомок легендарного полководца – тоже приходил на Русь и тоже был разбит.

Ближайшей зимой, в январе, Святополк и Мономах заключили мир с новым ханом Аепой (Шарукан скончался вскоре после поражения половцев). Поскольку сыну Мономаха Юрию только что исполнилось пятнадцать и он достиг брачного возраста, Мономах женил его на дочери Аепы.

С этим Аепой уже породнился Олег Святославич, женивший на его старшей дочери своего сына. Теперь и Мономах с позиций победителя мог позволить себе породниться с половцами.

Мономах в разговорах с половцами ни словом не обмолвился о Добрыне, зато Мстислав, приехавший вместе с отцом, расспрашивал о богатыре всех, кого только мог. Он хорошо помнил Добрыню, помнил, как тот помогал ему и мечом, и советом во время войны с Олегом Святославичем, и очень хотел узнать о его судьбе, надеясь на лучшее. Но никто из половцев, с которыми говорил Мстислав, ничего не знал о Добрыне.

Мир вновь оказался недолгим – уже не по вине Мономаха. Не прошло и двух лет, как Аепа умер, и половцы возобновили свои набеги.

Впрочем, и русские отвечали им достойно. Мономах все больше думал о том, чтобы перенести тяжесть действий в Великую степь. Зимой там шли обильные снегопады, и скот не мог питаться травой. Кочевники оказывались прикованы к местам своих зимовок. Даже при хорошо подготовленных зимовках скот их сильно тощал. Особенно тощали ездовые кони, а значит, ослаблялась военная мощь.

Конечно, большие походы зимой были невозможны, но отдельные нападения совершать никто не мешал. И в декабре 1109 года посланный Мономахом воевода Дмитр Иворович разгромил половецкие вежи у Дона. Воловьи упряжки с семьями и утварью половцев не могли уйти от русской конницы и были захвачены.