– Оригинально, – пробормотала я. – Легенды легендами, но почему человек-тень преследует меня? Раньше я видела его во снах. Теперь, если вспомнить случай на фабрике, – наяву. Либо он охотится за мной, либо у меня – паранойя.

А что, если Пако тоже видел черного человека? И кто такой «он», который, по словам старика, сговорился с этой тенью? Неужели Рауль? Нет, не может быть!

Прежде чем уйти, я проверила почту. Пусто, ни одного письма. Петр обо мне забыл. Ну что ж, у меня теперь есть своя цель – найти деда. И я не уеду, пока не пойму, где его искать.

На обед я вернулась домой. Приготовила салат из свежих овощей, пожарила антрекот. Вкусно пообедала, запивая все красным вином. Завтра – воскресенье, и я приглашена на обед к соседям, Кармен и Хуану. Значит, завтрашний день не могу посвятить поискам. Нужно по максимуму использовать остаток текущего.

Когда полуденная жара немного спала, я переоделась в шорты, майку и мокасины и отправилась на прогулку, но уже не по поселку, а выбрала путь, ведущий к поселению на горе.

Я пыталась представить эту дорогу в те времена, когда еще не проложили шоссе, серпантинной лентой огибающего гору. Проходила ли тут пешеходная тропа или все было покрыто густым лесом? Как жаль, что на библиотечной выставке не оказалось ни одной фотографии этих мест!

Я поднималась по пешеходной дороге, отгороженной от шоссе низким металлическим барьером. Красная земля напоминала покрытие на корте. Начала я восхождение торопливо, из-за желания поскорее оказаться на месте, но уже через несколько метров сбавила шаг и пошла медленно, будто совершающая ежедневный моцион старушка. Но не потому, что мне тяжело было подниматься и не потому, что от жары я плавилась, словно забытая на солнце шоколадная плитка. Что-то было в этом месте особое. Стрелки часов замедляли бег, секунды растягивались до минут, минуты же становились часами. Здесь дышалось глубже, а легкие расправлялись, будто наполненный ветром парус. От леса, покрывавшего противоположный от пешеходной дороги склон, шли особые сигналы. Это был не такой лес, к которому я привыкла в Подмосковье. Хоть воздух и наполняли запахи, вызывающие воспоминания о России, – ароматы прелых листьев, грибов, сырости, свежести. Однако испанский был колючим – такое сравнение первым пришло мне на ум. Колючий не потому, что состоял в основном из хвойных деревьев, а потому, что казался неприветливым и жестким. Невысокие местные сосны имели разлапистые, широкие кроны, напоминавшие раскрытые руки, чтобы принять в объятия солнце. И росли они так, словно цеплялись друг за друга ветвями-руками, будто связанные в цепочку альпинисты. Лес казался непроходимым не только потому, что располагался на крутом, почти вертикальном по отношению к дороге склоне, но и из-за такой густоты цепляющихся друг за друга деревьев и кустарников.

Чувствуют ли местные жители те магические флюиды, которые идут от леса и которые ощущала сейчас я?

Дорога сделала очередной поворот, и наконец-то показалась интересующая меня скала в виде двух голов «монстров» с широкими то ли улыбающимися, то ли хищно скалящимися пастями. Скала скрывала собой солнце, и этот участок дороги был единственным теневым. Остановившись напротив глыбы, я посмотрела вверх, разглядывая «головы». Тень, прохлада, мощь нависающей над дорогой каменной махины – и по коже невольно побежали мурашки. Жутковато. Несмотря на то, что по шоссе продолжали проноситься машины, я чувствовала себя тут в одиночестве. Будто отгородилась от реальности прозрачной стеной или попала под стеклянный колпак. Мне подумалось, что это место можно почувствовать лишь в определенном настроении, абстрагировавшись от реальности и настроившись на особую волну. Нужно желать почувствовать особую энергетику этого места. Нужно знать об его особенности. Иначе ничего не выйдет. Скала хорошо скрывает свою магию, как маскирует беззубыми добродушными улыбками свой норов двухглавый каменный монстр.

Я задумалась о том, как поступить – перебежать ли шоссе, чтобы постоять немного под «головами», или ограничиться увиденным и повернуть назад?

– Нинья[6]! Опять ты сюда прибежала! – услышала я вдруг за спиной скрипучий голос, который узнала сразу.

Резко оглянувшись, я увидела ссутуленную фигуру Пако. Надо же, старик, оказывается, способен не только неторопливо шаркать по поселку, развлекая жителей песнями, но и отваживается прогуливаться по этой круто поднимающейся вверх дороге. Я прониклась к Пако еще большим уважением и интересом.

– Нинья, что на этот раз у тебя случилось? Надеюсь, не будешь плакать?

– Нет, я не плачу, – улыбнулась я, вступая в этот странный диалог. Похоже, Пако находился в своей реальности, замершей в его старческой памяти стоп-кадром.

– Правильно! Твои кошачьи глаза, Ана, должны светиться счастьем, а не ронять слезы. Разве забыла, как я называл тебя кошкой? А кошки разве плачут?

Я поняла, что старик вновь принял меня за Ану Марию. Значит, девушка прибегала к скале в те моменты, когда ей становилось грустно. И Пако, бывший в те годы мальчишкой, видел это.

– Эх, Ана, небось выторговала у темного человека молодость – ни капли не состарилась, все так же сладка и упруга, как медовое яблоко. Недаром ты сюда бегала – просила его о молодости, да? А твой верный Пако, над которым ты подшучивала и которого считала слишком молодым для того, чтобы быть твоим поклонником, вон во что превратился. Старое высохшее дерево я, Ана. Ты – все то же спелое свежее яблоко, а я – засушенный пень. Эх!

Старик махнул рукой и, отвернувшись от меня, зашаркал дальше, поднимая шлепанцами пыль, окрашивающую его голые пятки бурым. Но пройдя несколько шагов, он остановился и, глядя на убегающую вдаль дорогу, заголосил по своей привычке песню.

– Погодите! – бросилась я к старичку.

Ноль внимания. Пако уже чувствовал себя на сцене.

– Пако! – в отчаянии воскликнула я. – Пако, послушайте меня! Это я, Ана Мария. Помните?

Да простит он мне этот обман. Но как еще получить от него хоть еще одно зернышко информации? Старик, похоже, был единственным живым свидетелем давних событий, но, увы, пребывал в своем мире, поэтому вызвать его на разговор не представлялось возможным.

– Ана Мария? – встрепенулся он и повернулся ко мне. Старческие глаза сквозь толстенные стекла уставились на меня так пристально, будто сканировали не только мое лицо, но и пытались прочитать мысли.

– Нет, ты не Ана Мария, – вынес свой вердикт старик после долгой паузы. – Не знаю, кто ты, нинья, но у тебя ее глаза. И все же ты не Ана Мария.

– Я Анна! Ее правнучка…

– У Аны Марии не может быть правнучки, нинья. Она осталась молодой, разве не знала? Эх… Ушла моя Ана. Темный человек виноват. А я для нее, нинья, кошку сделал. Моя первая работа. До этого, нинья, я в учениках у мастера ходил, кофе подавал да воду носил. А тут – кошку сделал! Может, не такую уж красивую, какую бы сделал мастер, но вложил я в нее всю свою чистую любовь. Любовь ребенка – чище хрусталя, нинья, запомни! Ана мне сказала: «Пако, последи за моим сыном!» И Пако следил. И кошку просил потом беречь его – сына моей Аны Марии. От черного человека. Лишился сын матери – лишился ее любви, а значит, защиты. Кручинился Пако долго, одним утешался: убережет его любовь, с какой он делал кошку для Аны Марии, ее сына. Эх…