Дженнифер идеальная мать круглые сутки находится рядом с детьми. «Она старается подарить им такое детство, какого не было у нее, то есть стать матерью, которую ей самой всегда хотелось иметь».

После замужества и рождения детей эпизоды депрессии сменились меланхолией, и ее было гораздо проще вынести. Казалось, жизнь Дженнифер наладилась, но в 38 лет она нашла книгу о матери.

Дженнифер резко прекратила общение с Анат и Ноа. Анат рассказывает: «Раньше мы постоянно переписывались, а тут внезапно тишина. Дженнифер больше месяца не объявлялась. Мы с Ноа страшно забеспокоились. Закидывали ее письмами, мол, что случилось и все такое. Ответь, пожалуйста».

* * *

Я не могла себя заставить написать подругам после того, как нашла книгу, и первое время пыталась оправиться от шока.

Решив связаться с Ноа и Анат, я осознала, насколько это тяжело. Я будто вела двойную жизнь многие годы, обманывала подруг и всех, кто был рядом.

Я не могла изменить семейное прошлое, но меня все равно мучили угрызения совести.

Мне было страшно признаться Ноа. Как она это перенесет? Она многое принимает близко к сердцу.

Что, если среди ее родственников есть погибшие во время Холокоста? Пока я училась в Израиле, мы часто обсуждали эту тему. Из близких у нее никто не погиб. О дальних родственниках Ноа я ничего не знала. Вдруг кого-то из них уничтожили в Плашове? Если подруга тогда кого-то и упоминала, то я не запомнила.

Было бы проще сначала открыться Анат, поскольку ее не так просто выбить из колеи, но мне хотелось сперва поговорить с Ноа.

В итоге я не позвонила ни той, ни другой, а на письма подруг отвечала очень редко.

На еврейский Новый год Ноа отправляла мне фотографии своей семьи, периодически поздравляла меня и с другими еврейскими праздниками или семейными датами. Я отвечала парой строк.

Прошло почти три года с нашей последней встречи. Ноа написала, что собирается посетить очередной Берлинале — ежегодный кинофестиваль в столице. Ноа была сценаристом. Мы встречались на каждом Берлинале, создав добрую традицию. В этот раз я не ответила. Если я не поеду в Берлин, Ноа решит, что я намеренно ее избегаю.

Но и поехать на кинофестиваль и там болтать с Ноа о всяких пустяках было немыслимо. Я не смогла да и не захотела бы ей лгать, спроси она, что происходит. Мы слишком хорошо друг друга знали.

На Берлинале планировали показать художественный фильм, снятый по ее сценарию. Фильм о мальчике с аутизмом. Одну из главных ролей играл Цахи, мой давнишний сосед.

Ноа долго работала над сценарием. На этот фильм ушли годы ее жизни, она мне о нем все уши прожужжала. Пригласив меня на премьеру, она хотела, чтобы я сидела рядом в кинозале Берлина. Это был кульминационный момент. Я хотела разделить его с ней, а не разрушать его историей о прошлом моей семьи.

Однажды я допустила ошибку, рассказав историю моей семьи хорошей знакомой накануне ее дня рождения. Она остолбенела и не смогла насладиться праздником.

Я написала длинное письмо Йоэлю, мужу Ноа, о том, в какой сложной ситуации нахожусь. Объяснила, что у меня на душе камень и что я должна кое в чем признаться Ноа, но не на фестивале. Сообщила все, что узнала о своей семье, и попросила пересказать эту историю Ноа. Спросила, как много родных они потеряли во время Холокоста и не погиб ли кто-то из них в Плашове.

* * *

Йоэль ответил: «Все мы кого-то потеряли. Холокост — в нашем ДНК, это причина, почему мы здесь. Но что ты можешь поделать? Берлинале — важнейшее событие для Ноа, и ты ничего не испортишь. Она будет счастлива снова тебя увидеть, потому что очень по тебе скучает. Я уверен, она выслушает тебя и поддержит. Не надо ее беречь. Это тебе сейчас нужна помощь и внимание, а не ей. Ноа всегда останется твоей подругой, и в горе, и в радости».

Йоэль и Ноа рассказывали о родных, сидя в своей квартире в центре Тель-Авива.

Когда Гитлер пришел к власти, семья отца Ноа находилась в Соединенных Штатах.

Родные ее матери происходили из Польши и России. В начале войны бабушка по материнской линии жила в городе Столин, в Белорусской ССР. Во время Второй мировой по распоряжению Сталина ее сослали в Сибирь. Ее родители, четыре сестры и их дети потом вернулись и наряду с сотнями других евреев были уничтожены немцами.

Родственники со стороны дедушки Ноа по материнской линии были убиты в гетто в Пинске, тогда это была территория Польской Республики. Брат ее дедушки погиб в концлагере Майданек на окраине Люблина.

У Йоэля тоже есть родственники, погибшие в Польше. Он вспоминает, как в детстве, в 1970-е годы, они с друзьями удивлялись тому, что сосед стал владельцем автомобиля Volkswagen Käfer. Этот человек выжил в концлагере — и купил немецкую машину!

Это дела давно минувших дней. Теперь Йоэль со смехом показывает свою плиту — фирмы Siemens.

В родной деревне Йоэля жила супружеская пара, потерявшая возможность иметь детей из-за того, что в концлагере с этим мужчиной и женщиной жестоко обращались, проводили над ними медицинские опыты. Эти глубоко травмированные люди усыновили детей и постоянно пребывали в страхе, что однажды они исчезнут или их отберут.

Йоэль осторожно пересказал жене содержание письма Дженнифер. Ноа была ошарашена. «Я до этого была уверена, что не знакома ни с кем из близких родственников нацистских преступников». У Ноа были и другие друзья в Германии, и теперь она задалась вопросом, какие преступления могли совершить их предки.

Почему она их никогда не спрашивала? «Сначала я не решалась обращаться с этим к пожилым людям. Все-таки дела давно минувших дней. Да и потом, обычно у друзей не спрашивают, а не был ли их дедушка стукачом или убийцей. Ситуация с Дженни особенно показательна. Она и Амон Гёт — да я бы в жизни их не связала!»

Ноа убеждена: «Судьба распорядилась так, что мы с Дженни познакомились в юности. Никакой дружбы не получилось бы, знай мы тогда, что ее дед был комендантом концлагеря. Как бы она со мной сблизилась, неся такую тяжкую ношу, имея такой багаж из чувства вины? И получилось бы у меня относиться к ней непредвзято?»

Это были бы запутанные, натянутые отношения с девизом «протяни руку дружбы над могилами».

Ноа признается: