— Что? — больше я ничего сказать не успеваю. Восьмидесятипудовая маламутка свалилась прямо на меня, сбив с ног и повалив на мою не слишком-то мягкую задницу. Я уже устала считать, который раз за сегодняшний день меня сплющивает в лепешку.

— А-а-а-кела, — я судорожно хватаю ртом воздух.

Ребята разом нависли над нами. Клык раздвигает ей веки и прикладывает ухо к боку — проверяет, реагируют ли зрачки и бьется ли сердце.

— Жива! — по-клыковски коротко констатирует он и… расплывается в счастливой улыбке.

Ho все мы уже и сами видим, что подружка Тотала приходит в себя, моргает и слабо пытается стряхнуть с себя грязь, хотя пошевелиться она пока не в силах.

Мне кажется, что меня придавило теплым, мягким, мохнатым… мешком цемента, и я задушенно прошу:

— Она меня совсем раздавила. Снимите ее с меня, пожалуйста.

— Акела!!!! — вопит обезумевший Тотал. — Любовь моя! Я думал, я навеки тебя потерял.

Он истово лижет ее в морду. При виде его шершавого мокрого языка меня передергивает. Но ей, похоже, нравится, и она поворачивает голову подставить ему другую щеку.

Другими словами, мы снова все вместе. В полном составе.

Передвигаясь вместе с ураганом, мы ухитрились оставаться внутри его глаза до тех пор, пока он не ослабел и пока не стало безопасно подняться в воздух. Пролетая над искореженной, развороченной землей, разрушенными домами и вывернутыми с корнями деревьями, я, наконец, поняла, что несет миру глобальное потепление.

— Ты был прав, — говорю я Клыку. — Надо помочь остановить эту мировую катастрофу.

Он подлетает ко мне вплотную и прикладывает рупором руку к уху:

— Что ты там сказала? Я не расслышал. Повтори-ка еще разок хорошенько.

Кисло смотрю на него:

— На фиг ты выкаблучиваешься. Что сказала, то и сказала. Но возвращаться в Антарктику мне не светит. Чем там, лучше жить в морозильнике.

— А я думаю… надо бы найти чего-нибудь поесть, а потом позвонить доктору Мартинез.

Такой вот у нас нелепый разговор: кто в лес — кто по дрова. Я улыбаюсь ему первой настоящей улыбкой за много-много дней:

— Это ты здорово придумал.

Вашингтон

— Меня сейчас стошнит, — шепчу я Клыку, вытирая о джинсы потные ладони.

— Ничего с тобой не случится. Ты всегда отовсюду сухой из воды выйдешь. Не дрейфь.

Но я продолжаю стонать:

— Я сейчас умру-у-у.

— Хватит ныть, не умрешь. Тебя ничем не пронять. Ты у нас из породы пуленепробиваемых.

— Но мне никогда ничего труднее делать не доводилось!

Если ты, мой строгий читатель, думаешь, что я разнюнилась, ты ошибаешься. Я просто не боюсь продемонстрировать свои слабости. Потому что это — показатель силы.

— Макс! — мама стоит в дверях и ласково и ободряюще на меня смотрит. Одетая с иголочки, накрашенная. Такая красивая — глаз не отвести. Вот бы мне вырасти и стать такой же. Хотя не думаю, что мне это светит — слишком уж я не люблю всякие «дамские штучки».

Оглядываю свою чистую футболку и джинсы. Я даже сейчас не смогла себя пересилить. Мама — она всегда обо всем заранее подумает — принесла мне платье. Очень даже красивое. Все в один голос разохались, как, мол, оно мне идет. Даже Клык… Но я его надела — точно меня в смирительную рубашку запихнули. Двигаться — и то толком не могу. А уж о том, чтоб драться, и речи быть не может. У нас у всех, как видите, свои проблемы.

Ничего. По крайней мере, на мне все чистое. А что на футболке реклама Мексиканского ресторана в Остине — не страшно. К тому же поверх я надела свою всегдашнюю ветровку, на три размера больше — незачем всему американскому Конгрессу на мои крылья пялиться.

Да-да, Конгрессу. Ты, дорогой читатель, не ослышался. Просто такая уж у меня жизнь нескладная. То убить меня стараются, то продать незнамо кому и незнамо с какими целями. То на следующий день, будь любезна, давай Американскому Конгрессу речь о глобальном потеплении толкай. Нет, чтобы рамки какие-нибудь соблюдать. Или одно, или другое.

— Макс, ты не забыла заметки к своему выступлению? — Бриджит Двайер стряхивает у меня с плеча пылинку. Будто пылинка сейчас что-нибудь изменит.

— Не забыла. — Я помахала у нее перед носом стопкой исписанной бумаги.

Речь мне помогали составить все ученые с «Венди К»: Бриджит, Майкл и все остальные. Кроме Брайена. Оказалось, он тоже за нами шпионил, и теперь его посадили. Без паршивой овцы нигде не обходится. Только на «Венди К» их двое было. На мой взгляд, две паршивые овцы — это уже перебор.

— Макс! Тебя, кажется, уже зовут. — Мама показывает мне на открывшуюся дверь.

До меня доносится гул голосов, и я думаю, что хорошо бы у здания Капитолия не было крыши. Тогда, в случае чего, можно было бы удрать через верх.

— Вот она, твоя миссия, — Джеб хлопает меня по плечу и широко улыбается. — Здесь и сейчас ты исполнишь свое предназначение.

Я киваю, глубоко втягиваю в себя воздух и бросаю последний взгляд на свою стаю.

Все наши, с до блеска намытыми шеями, стоят вдоль стенки и смотрят по сторонам восторженно и немного растерянно. Ангел напутственно машет мне рукой, и я, решительно тряхнув головой, вхожу в зал Конгресса.

Представление начинается.

Руки у меня дрожат. На меня вот-вот упадет микрофон. По-моему, он слишком велик. Только я рот открыла первое слово сказать — он заверещал как резаный. Оказывается, от него надо держаться подальше.

Я откашлялась и уткнулась носом в свои бумажки.

— Спасибо за приглашение выступить здесь перед вами. — Я не узнаю своего голоса. — Я хочу рассказать вам о том, что я видела и что пережила на собственном опыте. Человек сегодня могущественнее, чем когда бы то ни было. Мы полетели на Луну. Мы сделали растения устойчивыми к вредителям и болезням. Научились останавливать и снова запускать сердце. Мы вырабатываем огромное количество энергии, чтобы освещать ночь и летать на трансатлантических самолетах. Человек даже научился создавать новых людей, таких, как я. Но даром ничто не дается. За все, созданное людьми, нам всем придется дорого расплачиваться.

Слышу, как в зале кашляют, как начинают скрипеть стулья и шуршать по полу ботинки. Все маленькие черные слова на странице поплыли и слились в одно большое пятно. Мне с моей речью не совладать. Надо что-то делать…

Откладываю свои записки, беру микрофон в руки и выхожу вперед к краю сцены:

— Послушайте, я могу привести вам кучу официальных цифр и цитат. Но какой в них толк? Все, что вам надо знать, это то, что мы губим нашу планету. Что грядущая катастрофа — наших рук дело. Что мы сами роем себе могилу и даже не думаем о последствиях. Я хочу вам сказать, что я видела наш мир, видела его с земли и с неба. Он прекрасен. Горы и водопады, горячие источники в снегу и во льду, желтые пустыни и зеленые леса, сколько хватает глаз. Белые, как сахарные, песчаные пляжи на побережьях. Цветущие луга на мили и мили вокруг. Океан, разбивающийся о скалы сегодня, как разбивался многие тысячи лет до нас. А еще я видела серые бетонные города, где нет ни травинки. Реки, переливающиеся радужной пленкой вылитой в них нефти. Вымирающих зверей. Я только что сама пережила ураган, сильнее которого человечество вряд ли помнит. И знаете что, не говорите мне, что ураганы были всегда. В это время года ураганов никогда прежде не случалось. Этот ураган мы сотворили сами, потому что мы, люди, — причина климатических изменений.