Лэмбик был уже наполовину за дверью и держался за нее, чтобы быстро захлопнуть ее за собой, если острие меча окажется от него в опасной близости.

— Сын мой, — произнес старик-монах, — удар должен был пасть на филистимлян, но они вознесли мольбы Господу, и меч был убран в ножны.

Фиц-Олвин швырнул меч на стол и бросился к Лэмбику, который не делал более вида, что он собирается от него бежать.

— Я все же спрашиваю, — закричал барон, хватая сержанта за шиворот и вытаскивая его на середину комнаты, — зачем ты сюда явился? Я желаю знать, какая связь между Робином, каким-то факелом и твоей омерзительной рожей? Отвечай четко и быстро, а то ведь это у меня не меч, и я из милосердия не спрячу его в ножны!

Произнося эти слова, Фиц-Олвин показал на стоявшую в углу тяжелую, совершенно необыкновенной толщины железную трость с золотым набалдашником; на нее он обычно опирался, прогуливаясь по валу.

— Милорд, — живо ответил сержант, придумавший уловку, как ему избежать прямого ответа, — я пришел спросить, что ваша светлость намеревается делать с этим Робин Гудом?

— Как, черт возьми, что? Я желаю, чтобы он оставался в камере, куда его поместили!

— Соблаговолите сказать, милорд, где эта камера, чтобы я мог как следует стеречь его.

— Ты не знаешь? И часа не прошло, как ты сам его туда отвел!

— Но там его нет, милорд. Я приказал солдатам привести его к вам и думал, что вы решили поместить его в какую-нибудь другую камеру… А в той камере, милорд, он и обжег мне лицо.

— Ну, это уж слишком! — прорычал Фиц-Олвин, шагнув в сторону трости с золотым набалдашником, и то время как Лэмбик, глядя через плечо, обеспокоенно прикидывал, достанет ли у него времени убежать, пока не грянул гром.

И удары посыпались бы градом, потому что барон, хотя и больной подагрой, руками все же владел, но тут Лэмбик, доведенный до крайности, забыв о неприкосновенности своего господина, прыгнул вперед, вырвал у него из рук палку, схватил его за руки повыше запястий и со всей почтительностью, которая возможна была при данных обстоятельствах, оттеснил и усадил его в огромное кресло для подагриков, а сам убежал со всех ног.

Старый Фиц-Олвин, которому возбуждение вернуло часть былой ловкости, кинулся за своим осмелевшим вассалом, но двое солдат, вернувшихся после поисков Робина, избавили его от труда; услышав его крики «Остановите его, остановите!», они преградили сержанту дорогу, и тот не успел выбежать из прихожей.

— Назад, — приказал сержант своим подчиненным, — назад!

Но тут Фиц-Олвин подбежал и запер входную дверь; сопротивление теперь стало бессмысленным, и бедный Лэмбик в мрачном оцепенении стал ждать, как будет угодно решить его судьбу благородному и могущественному сеньору.

Однако по совершенно необъяснимым причинам с тем произошло нечто странное, подобное в человеческой психике тому, что происходит в природе, когда слабый дождь заставляет утихнуть сильный ветер, — открытый мятеж, видимо, успокоил гнев барона.

— Проси у меня прощения, — уже спокойно произнес Фиц-Олвин, рухнув, на этот раз совершенно добровольно, в свое огромное кресло и едва переводя дыхание. — Ну, проси у меня прощения, мастер Лэмбик!

По всей вероятности, он выглядел успокоившимся и подобревшим лишь потому, что у него не было больше сил на свой обычный гнев, но это не могло тянуться долго: пока Лэмбик опасливо колебался, а дыхание старика выравнивалось, гнев его закипал снова, грозя неминуемым взрывом.

— Ах, так ты отказываешься просить прощения! Ну хорошо! — заявил Фиц-Олвин со злобной язвительностью. — Тогда покайся: это полезно перед смертью.

— Милорд, вот что произошло, и эти двое людей могут подтвердить правдивость моих слов.

— Они такие же негодяи, как ты!

— Я не так уж виноват, как вам кажется, милорд; я собирался запереть дверь камеры, но тут этот Робин Гуд…

Не будем повторять рассказ Лэмбика: он был достаточно многословен и перемежался уверениями сержанта в своей невиновности, и читатель не узнает из него ничего нового. Барон выслушал его, время от времени рыча от ярости, топая ногами и ерзая в кресле, как дьявол в кропильнице, а затем произнес краткую и устрашающую фразу:

— Если Робин из замка улизнул, то вы все от меня не улизнете! Если он останется на свободе — вы умрете!

Внезапно в дверь кто-то громко постучал.

— Войдите! — крикнул барон. Вошел солдат и доложил:

— Да простит меня высокочтимый лорд, что я позволил себе предстать перед его высокочтимой особой, не будучи вызван его высокочтимой светлостью, но произошло такое необычайное, такое ужасное происшествие, что я счел своим долгом немедленно сообщить об этом высокочтимому хозяину замка.

— Говори, да не тяни. Давай покороче.

— Вы, ваша высокочтимая светлость, будете довольны: история, которую я собираюсь рассказать, столь же коротка, сколь и ужасна; я знаю, что солдат должен побольше пускать в ход лук и поменьше — язык, и поскольку я…

— Короче, короче, болван! — закричал барон. Солдат учтиво поклонился и закончил:

— … и поскольку я считаю себя хорошим солдатом, то от этого правила никогда не отступаю.

— Чертов болтун! Или помолчи, если ты хочешь поговорить о своих достоинствах, или рассказывай, в чем дело.

Солдат снова поклонился и, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Долг обязывал меня…

— Ты снова! — заорал Фиц-Олвин.

— Долг обязывал меня сменить постового в часовне… «Ну, наконец-то, дошли до сути», — подумал барон и стал внимательно слушать.

— Я и отправился туда пять или десять минут тому назад, как ваша высокочтимая светлость изволили мне приказать, но, дойдя до дверей святого места, часового я там не нашел, хотя, раз меня послали его сменить, он должен был там быть. «Значит, он тут, — подумал я, — нужно только хорошенько поискать; попробуем». Я искал, звал — никто не появился и не ответил. «Спит он, что ли, или пьян? Очень может быть, что так, — подумалось мне. — Пойду-ка я в караульную, попрошу помощи, чтобы захватить нарушителя на месте преступления, после чего он понесет примерное наказание, не считая наказания, которому его подвергнет наш командир». Пришел я в караульную и кричу: «Сержант, на выход!», а оттуда никто не выходит; вхожу — а там никого. «Ого», — подумал я…

— К черту то, что ты подумал! Болтун! Дело говори! — в нетерпении вскричал барон.

Солдат снова отдал ему по-военному честь и продолжал:

— «Ого, — подумал я, — похоже, что солдаты из гарнизона Ноттингемского замка своим долгом пренебрегают. Дисциплина упала, и последствия такого падения…»

— О боги! Ты так и будешь ходить вокруг да около, дурак болтливый! Собака тянучая! — завопил барон.