– Да, госпожа Торт, – сказал Бент. – Я всегда знаю, что это ты, по характерной паузе в одну целую четыре десятых секунды между ударами.

– Неужели? Прелестно! – сказала госпожа Торт, которой очень понравилось слово «характерный». – Вот я и говорю, как у тебя всегда все сходится. Кхм, придут три джентльмена и спросят тебя…

– Когда?

– Через пару минут, – ответила госпожа Торт.

Бент вытянулся во весь рост одним пружинистым движением, как чертик из табакерки.

– Трое мужчин? Во что они будут одеты?

– Ну, хм, как бы это, в одежду? – сказала госпожа Торт неуверенно. – Черную одежду. Один из них даст мне свою визитку, но я ничего не смогу на ней разобрать, потому что на мне будут другие очки. Конечно, я бы могла пойти и надеть сейчас правильные очки, но у меня потом так раскалывается голова, если я мешаю видению развиваться своим ходом. Кхм… и сейчас ты мне скажешь «Пожалуйста, дай мне знать, когда они будут здесь, госпожа Торт». – Она посмотрела на него выжидающе. – Извини, просто у меня было видение, что я приду рассказать тебе про видение, поэтому я решила, что надо. Глупо, конечно, но никто из нас не волен изменить то, какими нас сотворили, вот что я всегда говорю.

– Пожалуйста, дай мне знать, когда они будут здесь, госпожа Торт, – сказал Бент. Госпожа Торт посмотрела на него с благодарностью и удалилась.

Господин Бент снова сел. Видения госпожи Торт иногда сбивали его с толку, особенно теперь, когда они стали приходить в обратном порядке, но неписаный закон Вязовой улицы гласит: будь благосклонен к причудам ближних в надежде на то, что и к тебе отнесутся точно так же. Госпожа Торт ему нравилась, но она заблуждалась. Можно изменить то, каким ты сотворен. Если нет, надеяться не на что.

Через пару минут он услышал дверной звонок, приглушенный разговор и изобразил удивление, когда хозяйка постучала к нему.

Бент разглядывал протянутую визитку.

– Господин Космо? О. Странно. Пригласи их ко мне. – Он замолчал и огляделся по сторонам. В городе полным ходом шло дробление жилой площади. Его комната была ровно вдвое больше кровати, причем неширокой. Чтобы поместиться здесь втроем, нужно было близко друг друга знать. А четверо узнали бы друг друга очень близко, хотят они того или нет. Тут был и маленький стул, но Бент держал его на шкафу, чтобы не путался под ногами.

– А лучше только господина Космо, – предложил он.

Минуту спустя гостя торжественно пригласили в комнату.

– Какое чудесное у тебя гнездышко, господин Бент, – начал Космо. – Удобно, когда, хм…

– …все под рукой, – сказал Бент и снял стул со шкафа. – Прошу. У меня нечасто бывают гости.

– Я приступлю сразу к делу, господин Бент, – сказал Космо, присаживаясь. – Управляющим не нравится, хм, направление, в котором движутся дела. Думаю, ты солидарен с нами.

– Я мог бы пожелать иного развития событий, да.

– Ему следовало собрать совет директоров!

– Согласен, но, боюсь, по правилам банка он обязан провести совет только через неделю.

– Он развалит банк!

– На самом деле у нас появляется много новых клиентов.

– Не может же он тебе нравиться, господин Бент? Только не тебе!

– Он быстро вызывает симпатию, сэр. Но ты меня знаешь. Я не доверяю тем, кто легко смеется. В сердце дурака всегда есть место веселью. Этого человека не должно быть во главе вашего банка.

– Я предпочитаю считать его нашим банком, господин Бент, – расщедрился Космо, – потому что, по существу, он и есть наш.

– Ты слишком добр, сэр, – ответил Бент, глядя на половицы, проглядывающие сквозь дырку в дешевой клеенке, которая виднелась сквозь проплешину в ковре, который, по существу, был его.

– Ты попал к нам еще в юности, если не ошибаюсь, – продолжал Космо. – Мой отец лично взял тебя на работу помощником клерка, не так ли?

– Совершенно верно, сэр.

– Мой отец был очень… понимающим человеком, – сказал Космо. – И не зря. Ни к чему ворошить прошлое. – Он сделал небольшую паузу, чтобы его слова успели усвоиться. Бент ведь не был дураком. Зачем браться за молоток, когда перышко произведет тот же эффект?

– Может, тебе удастся найти способ, который позволит удалить его с поста без скандалов и кровопролития? Должно же быть что-то, – предположил он. – Никто не возникает просто ниоткуда. Но о его прошлом известно еще меньше, чем – чисто гипотетически – о твоем.

Еще одно напоминание. Глаз Бента дернулся.

– Но председателем все равно останется Шалопай, – пробормотал он под стук дождя по стеклу.

– Да. Но уверен, за ним тогда станет приглядывать кто-то, кто, скажем так, способен переводить его тявканье более традиционным языком.

– Понимаю.

– Мне пора. – Космо встал. – Уверен, тебе многое нужно, – он обвел взглядом голую комнату, где не было никаких следов человеческого проживания – ни картинок, ни книг, ни бытового хлама, – и закончил: – сделать?

– Скоро я отхожу ко сну, – сказал господин Бент.

– Скажи мне, господин Бент, сколько мы тебе платим? – спросил Космо, поглядывая на шкаф.

– Сорок один доллар в месяц, сэр, – ответил Бент.

– Ага, ну зато у тебя исключительно стабильная работа.

– Так я до сих пор и полагал, сэр.

– Мне просто интересно, почему ты так живешь?

– Мне нравится серость, сэр. Она ни к чему меня не обязывает.

– Ну, теперь точно пора, – сказал Космо чуть быстрее, чем следовало. – Уверен, ты сможешь нам помочь, господин Бент. Ты всегда был нам замечательным помощником. Будет ужасно обидно, если в этот раз от тебя не будет помощи.

Бент смотрел в пол. Его трясло.

– От лица всех нас я хочу сказать, что ты для нас как родной, – продолжал Космо. Он обдумал эту фразу заново с учетом сомнительного очарования Шиков и добавил: – Но в хорошем смысле.

Побег из тюрьмы – Нежеланный сэндвич с почками – Стук цирюльника-костоправа – Красочное самоубийство и его несостоятельность – Ангел во втором поколении – Игорь делает покупки – Размышления о пользе подставных лиц при повешении – Умение сохранить лицо – Мокриц ждет солнышка – Шутки разума – «Нам понадобятся банкноты побольше» – Забавы с корнеплодами – Соблазнительность планшетов – Невозможный шкаф

На крыше Танти, старейшей городской тюрьмы, Мокриц был более чем мокр. Он достиг той точки, когда настолько промок, что должен был вот-вот достичь сухости с обратного конца.

Он бережно снял последнюю масляную лампу с семафорной башенки на плоской крыше и выплеснул ее содержимое в завывающую ночь. Лампы и так были наполовину пусты. Удивительно, что кто-то вообще позаботился о том, чтобы зажечь их в такую погоду.