Двенадцатого июля 1978 года Генри Хилла освободили условно-досрочно за образцовое поведение. Согласно отчёту Бюро тюрем, он был идеальным заключённым. Извлёк пользу из образовательных классов и программ самосовершенствования. За всё время отбытия срока не получил ни единого взыскания. Участвовал в реабилитационных мероприятиях, трудился на пользу общества и прослушал несколько курсов религиозных наставлений. Был вежлив и охотно сотрудничал во время интервью с тюремным персоналом, социальными работниками и психологами. Он обрёл уверенность в себе и повзрослел. У него была крепкая семья и гарантированная работа с окладом двести двадцать пять долларов в неделю, офис-менеджером в промоутерской компании на Лонг-Айленде, рядом с домом.

Конечно, тюремные чиновники не знали, как мастерски Генри манипулировал и злоупотреблял правилами исправительной системы. Не знали они и того, что «гарантированная работа» была фиктивной — нужную справку организовал Пол Варио. В работодатели записали связанного с мафией рок-промоутера и владельца диско-клуба на Лонг-Айленде Филипа Бэзила, который однажды нанимал Генри для поджога здания. Тем не менее, с точки зрения Бюро тюрем, дело Генри Хилла было ярким образцом, свидетельствующим о преимуществах современного научного подхода к реабилитации заключённых. Когда Генри в последний раз вышел за ворота Алленвуда, Бюро тюрем отметило, что прогноз «благоприятный» и вероятность его возвращения в тюрьму «очень низкая».

Генри Хилл вышел из Алленвуда 12 июля 1978 года. Он был одет в устаревший на пять лет костюм Бриони, имел в кармане семьдесят восемь долларов и поехал домой на шестилетнем четырёхдверном «бьюике» — седане. Карен и дети ютились в тесной, грязной двухкомнатной квартирке в дрянном районе Вэлли Стрим. Адвокаты, охранники и тюремная религиозная программа сожрали почти все деньги Генри, но он всё равно сразу велел Карен начать присматривать новый дом. У него уже имелись кое-какие планы на будущее.

Ожидая освобождения, Генри использовал свои религиозные уикенды, чтобы обсуждать с друзьями десятки схем потенциального заработка. Вот почему отпуска из тюрьмы были так важны: они помогали ему ещё до освобождения нацелиться на возвращение в бизнес. Четыре года отсидки отнюдь не склонили Генри к честной жизни. Даже мысли об этом не возникало. Он хотел только одного — как можно скорее снова заняться делами. К тюремному сроку он относился проще некуда: вышел и забыл.

Не прошло и суток после выхода из тюрьмы, как Генри, нарушив условия досрочного освобождения, вылетел в Питтсбург, чтобы забрать пятнадцать штук баксов, причитавшихся ему за торговлю марихуаной, организованную вместе с Полом Маццеи ещё в Льюисбурге. Генри планировал использовать эти деньги как первый взнос за новый дом. К несчастью, добравшись до места, он обнаружил, что Маццеи только что купил целый склад первоклассной колумбийской травки, поэтому имел при себе всего две тысячи. Генри не мог ждать, пока Маццеи соберет нужную сумму; на следующий день его ждала в Нью-Йорке встреча с инспектором по условно-досрочному освобождению. Кроме того, он обещал Рут купить ей по случаю одиннадцатилетия в магазине игрушек «ФАО Шварц» самую большую куклу. Генри одолжил у Маццеи чемодан повместительнее, набил его вместо денег брикетами марихуаны и отбыл обратно в Нью-Йорк.

Он провёл в тюрьме долгое время, поэтому не знал, насколько тщательно сейчас проверяют багаж в аэропорту. Не рискнув лететь самолётом, Генри предпочёл сесть на автобус «Грейхаунд» до Нью-Йорка. Путешествие заняло двенадцать часов, по пути было несколько десятков остановок, и на каждой Генри выходил, чтобы постеречь свой чемодан. Кому продать весь этот товар, он тоже не знал. До посадки Генри никогда не продавал и даже ни разу не курил травку. Использовать связи банды он не мог, потому что Пол Варио строго-настрого запретил своим людям заниматься наркотой.

Генри пришлось тайком вынюхивать целую неделю, прежде чем он разведал, кому можно сбыть содержимое своего чемодана. Зато наконец сделав это, он получил на руки двенадцать штук. Быстро и гладко. Этого хватило на взнос за дом. А также на поход с Рут в «ФАО Шварц», где, несмотря на плач и протесты, что это слишком дорого, Генри купил ей фарфоровую куклу за двести баксов. После этого он позвонил в Питтс бург и велел Маццеи прислать ещё килограммов сорок травы. Не прошло и месяца, как Генри начал оптом продавать амфетамины, метаквалон, кокаин и понемногу героин. Вскоре он собрал собственную наркобригаду, в которую входили: Бобби Джермен, вор в бегах, притворявшийся писателем; сотрудница авиакомпании Робин Куперман, вскоре ставшая любовницей Генри; и Джуди Викс, наркокурьер, не выходившая на дело без своей розово-голубой шляпки.

Кроме того, Генри приторговывал автоматами и пистолетами, которые покупал у одного из своих клиентов — метаквалонового наркомана (и по совместительству дистрибьютора этих таблеток), работавшего в коннектикутском арсенале. «Умники вроде Джимми, Томми и Бобби Джермена любили пушки. Джимми скупал их целыми сумками. Шесть, десять, дюжина — для этих ребят стволов всегда было мало». А ещё он занялся сбытом краденых драгоценностей через знакомого ювелира с алмазной биржи на 47-й Уэст-стрит. Товар в основном поступал от Уильяма Арико, ещё одного приятеля по Льюисбургу, который вступил в банду, грабившую фешенебельные отели и богатые частные дома. «Арико работал вместе с Бобби Джерменом, Бобби Нало и другими парнями. Они специализировались исключительно на грабежах. У Бобби была наводчица, которая занималась дизайном и меховыми изделиями. Она часто бывала в домах богатеев и потом выдавала ему весь расклад — что там и где». Однажды банда Арико залезла в таунхаус королевы косметики Эсте Лаудер на Манхэттене. Они связали хозяйку и вынесли оттуда драгоценностей на миллион долларов, а Генри продал добычу. «Чтобы проникнуть в таунхаус, Арико притворился шофёром. В шофёрскую униформу и кепку он облачился у меня дома. Карен даже подрисовала ему усы. Всё прошло гладко, но позже ювелир поцарапал почти все камни, выковыривая их из оправ. Драгоценные камни всегда нужно вынимать из оправы, чтобы их нельзя было отследить. Потом их перепродают и вставляют в новые украшения. Золотые и платиновые оправы мы сбывали отдельно, на переплавку».