Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Дилана звучит все крепче и все уверенней. Он смотрит Клыку прямо в глаза, и каждое слово больнее, чем удар хлыста.
«В общем-то, он прав, — думает Клык. — И говорит он вроде искренне, и о себе не печется. Не похоже, чтоб он одеяло на себя тянул. Но, с другой стороны, если я, Клык, отвалю ради стаи и ради самой Макс, Дилану полный простор действий достанется».
— Поступай, как считаешь нужным, — говорит Дилан, сбавляя обороты. — Прости, что я так разошелся. Это я так только. Я просто за Макс очень боюсь. Мне даже подумать страшно, что с ней что-то случится. — Их глаза встречаются. — Я ничего с собой не могу поделать. Так уж меня запрограммировали.
Клык кивает. Этот парень не врун и интриг никаких не плетет. Если б у него какие-нибудь тайные мысли и были, он бы их даже спрятать не смог. Сосунок. Он просто теленок и, наверное, долго не протянет.
— Пойду поем. — Оставив Дилана в одиночестве на веранде, Клык уходит в дом. В душе у него полное смятение. Но никто об этом в жизни не догадается.
Дилан стоит, спокойно облокотившись на перила. Едва я появилась на горизонте, он сразу меня увидел, точно знал, когда и с какой стороны я прилечу.
— Макс! — кричит он. — Прилетела! Цела!
Я опускаюсь на балкон, и он пододвигает ко мне стул и стоящую на столе тарелку с горячими пирожками с яблоками.
— Хочешь? Я и молока принес. Ты, наверное, устала?
Откуда он знает, как я люблю пирожки с яблоками? Я просияла:
— Спасибо, я потом. — И я гордо прохожу мимо пирожков, из последних сил не замечая обдавшего меня сладкого ванильного горячего аромата.
В гостиной все как всегда. Газзи и Игги играют в какую-то видеоигру. Надж свернулась на диване калачиком рядом с мамой и листает дамский журнал, Джеб сидит в Интернете. Тотал и Акела греются во дворе на солнышке. А Клык…
— Макс, ты нашла Ангела? — спрашивает мама.
— Нашла. — Я горько вздыхаю. — Она отказалась со мной возвращаться. Решила с Полотняным остаться и работать с ним над его экспериментами. Считает, ей так лучше будет.
— А с ней все в порядке?
Я киваю:
— Что с ней случится? Маленькая бестия! Она свой выбор сделала.
Все подавленно молчат. Пока они переваривают новости, оглядываюсь вокруг:
— А где Клык?
— Он у нас в комнате. — Газ махнул рукой в сторону коридора. — Он сказал, что потом с победителем сыграет. То есть со мной.
— Напрасно ты в этом так уверен, — бухтит Игги. Его сенсорные тренировки, видно, дали новые результаты.
Иду по коридору к мальчишкам в комнату. Никто мне сейчас не поможет. Никто, кроме Клыка, не поймет, как мне из-за Ангела хреново.
Стучу в дверь. Открываю. В комнате никого. На кровати никого. Дверь в ванну настежь. Там тоже пусто. Окно широко распахнуто.
На его кровати лежит записка. Сердце у меня останавливается.
«Отдать Макс в собственные руки», — торопливо написано на свернутом пополам листке бумаги. Узнаю почерк Клыка, колючую стремительную скоропись. Разворачиваю страничку.
Привет. Не знаю, что происходит, но собираюсь выяснить. Не волнуйся. Будь осторожна и не делай глупостей. За мной не лети и не разыскивай. Тебе сейчас лучше будет без меня. До встречи. К.
Опускаюсь на край кровати, зажав записку в руке.
Клык явно упражнялся в сочинении на тему «Туманный, неопределенный, уклончивый». Из его послания можно вычитать все, что угодно. Только почему-то сердце у меня замирает от страха.
В комнату входит Надж.
— Значит, Ангел от нас совсем ушла? Не может этого быть. Я уверена, она еще вернется. — И тут она замечает мое лицо. — Что случилось? Еще что-то стряслось?
Протягиваю ей записку.
Она читает и хмурится:
— Клык улетел? И он тоже? А когда он вернется?
Я с трудом выдавливаю из себя:
— Откуда мне знать?
Значит так, после всех наших приключений всем прекрасно известно, что даже в минуты самой страшной, самой неотвратимой опасности я держу себя в руках. Даже съязвить могу, что бы нам ни угрожало. Ничего не поделаешь, командиру на части никак нельзя рассыпаться.
Но от этой записки земля уходит у меня из-под ног. Сколько можно!? Достали меня своими прощальными записками. И что он хочет сказать своим «Тебе сейчас лучше будет без меня»? Он что, совсем спятил? И кто он вообще такой, чтоб решения без меня принимать?
Я заледенела. Только горячие слезы обжигают мне щеки.
— Макс? — Надж опускается рядом со мной на кровать. Глаза у нее круглые от испуга и удивления. Я для всех опора. Все думают, что я сильная. Что все вынесу. Надж привыкла, что чуть у нас какие проблемы, я верчусь и кручусь, как уж на сковородке, пока все не разрулится. Ей странно видеть, как я сникла и опустила руки. А уж мои слезы, видно, совсем ее обескуражили.
А я между тем как-то боком сползаю все ниже и ниже на кровать, и комната все больше наклоняется и скособочивается.
Чувствую, как Надж вскакивает на ноги и выносится из комнаты в коридор:
— Доктор Мартинез! Доктор Мартинез! Скорее! Макс плохо!
Еще пара секунд — и я чувствую мамину прохладную руку на своем пылающем лбу:
— Макс, девочка моя, что с тобой?
Потом комната заполняется народом и приглушенными голосами. Мама отводит у меня с лица волосы, и я морщусь, когда ее пальцы запутываются в моих колтунах.
— Макс, — говорит Надж, — смотри, Игги печенье испек. Хочешь попробовать?
Она прижимает печенье к моим губам. Вдыхаю шоколадный запах. Открываю глаза и вижу вокруг остатки моей стаи, маму, Дилана и Джеба. Все они столпились вокруг постели.
— Макс, что с тобой? — повторяет дрожащим голосом Надж.
— Мы прочитали его записку, — говорит мама.
Смотрит на меня внимательно, потом переводит взгляд на всех остальных:
— Дайте нам с Макс минутку одним поговорить.
Все выходят, и Игги, последний, закрывает за собой дверь.
— Ты его так любишь, что тебе кажется, будто жизнь без него кончилась.
Наши глаза встречаются. Я никогда и никому, даже самой себе, не признавалась, как сильно я его люблю. Но мама все понимает. Она берет меня за руку:
— Тебе кажется, ты без него умрешь.
Стараюсь проглотить застрявший в горле ком, но у меня ничего не получается.
Мама ласково приподнимает на подушке мою голову, чтобы мне было лучше ее видно.
— А теперь давай подумаем, что нам со всем этим делать?