В эту ночь Май тоже не могла заснуть. Она чувствовала себя ужасно одинокой. Ей не хватало ласкового лепета, объятий и поцелуев, она тосковала по нежному соприкосновению с человеческим существом, находившимся рядом с нею. Она скучала по няне. Ей припомнился ночной ритуал, которому Прекрасная следовала перед отходом ко сну; Май наблюдала за ней, завернувшись в одеяла. Эдерра сто раз проводила расческой по волосам, и при каждом расчесывании невидимая волна возвращала рыжим волосам жизнь, и они вспыхивали, точно костер. Проделывая это, она, прищурившись, смотрела на небо, ощущая порывы ночного ветерка и впадая в длительный транс. Май знала, что, если это случится, она погрузится в меланхолию, и, чтобы отвлечь ее, просила рассказать историю, в которой говорилось о необъятности земли, — от этой истории у нее захватывало дух.

— Это истинная правда, как и то, что мы с тобой сейчас здесь находимся, — начинала Эдерра, которая обладала даром красноречия. — Поверхность земли не имеет пределов, напрасно даже пытаться дойти до конца.

— Даже если мы будем идти всю жизнь? — удивленно спрашивала девочка.

— Даже если мы будем идти в течение трех жизней, мы не достигнем края.

Даже солнце не касается пределов земли, когда мы видим, как вечером оно погружается в море. Ты спросишь, куда в таком случае девается солнце? — Май кивнула. — Ну так вот, оказавшись там, оно проходит через утробу матери, потому что земля — мать солнца и луны, пока не достигнет страны, в которой мужчины бьют палками по скалам, чтобы выгнать его наружу каждое утро, поскольку оно склонно к лени.

— А что видит солнце, когда оказывается под землей?

— О, это диво дивное, Май… Закрой глаза. — Девочка охотно подчинялась. — Тебе придется напрячь все свое воображение, чтобы это представить, и даже тогда ты не достигнешь желаемого. Под землей, по которой мы ступаем, есть обширные области, где протекают молочные реки. Там, притаившись, ждут своего часа ураганы и тучи, наполненные дождевой водой, поля утопают в редких цветах, которыми можно излечить любые недуги. И радуга — настолько обычное явление, что на нее даже не обращают внимания. Это все находится под нашими ногами. Тебе удалось это увидеть? — И Май, закрыв глаза и улыбаясь во весь рот, кивала головой.

Когда Эдерра заканчивала обряд расчесывания, она умолкала, легкой походкой приближалась к тому месту, где Май стелила ее одеяла, и заворачивалась в них. Она ложилась и в темноте брала руку девочки. Май тут же зарывалась носом в рыжие волосы Эдерры и глубоко вдыхала их запах, стараясь вобрать в себя исходившее от них благоухание зелени. Бывало, летними ночами они перед сном танцевали нагишом в лунном свете для развлечения всеведущих лесных духов, чтобы те взамен одарили их мудростью.

Вспомнив об этом теперь, она почувствовала, как уходит напряжение, и закрыла глаза. Не осознавая того, что делает, она встала и начала напевать неизвестную ей мелодию своим тонким птичьим голоском. Она освободилась от рубашки и распустила завязки юбки, с удовольствием ощущая ее скольжение по ногам. Оставила одежду на земле и пошла, пританцовывая и напевая, среди деревьев, под звездами, в то время как лунный свет лизал ей спину и нежно обволакивал сиянием овалы ее ягодиц. И тут она почувствовала, что кто-то за ней наблюдает. Она ощутила это так явственно, что от ужаса у нее пересохло в горле. Она кинулась собирать одежду, чтобы накинуть ее на себя, а Бельтран, стараясь укрыться, беспокойно заметался меж деревьев.

— Здесь кто-то есть? — спросила Май, дрожа, с замиранием сердца.

Никто не ответил. Девушка схватила нож и потихоньку пошла, двигаясь бесшумно и огибая деревья, — сердце было готово вот-вот выскочить у нее из груди, — пока не увидела тень, во весь опор несущуюся по направлению к деревне. Май решила подыскать себе более надежное место для ночлега.

Иньиго, запыхавшись, примчался в резиденцию до того, как первые лучи утренней зари окрасили край неба на востоке. К счастью, никто не заметил отсутствия послушника. Он притворил дверь своей кельи и бросился навзничь на постель, закрыв лицо руками. Это было не видение… Это происходило наяву. Его голубой ангел существует, и об этом никому нельзя рассказать.

И тогда, прежде чем его сморил сон, ему пришла в голову цитата из Библии, Числа, 22.31, где говорилось: «И открыл Господь глаза Валааму, и увидел он пред собой Ангела, стоящего на дороге с мечом в руке, и, пав на лицо свое, преклонился».

Однажды теплым июльским утром Родриго Кальдерон вновь нагрянул с визитом к Валье и Бесерра во дворец инквизиции в Логроньо. Явился без предупреждения, следуя куда-то по делам службы. Он был в дорожном костюме, в коричневых кожаных сапогах выше колена, лицо его пряталось под широкими полями замшевой шляпы. Его спутники, разодетые в пух и прах, смахивали на участников какого-то театрального действа. Сам-то он выглядел туча тучей, и оба инквизитора решили, что виной тому были недавние события, вести о которых с такой скоростью передавались из уст в уста, что даже до них в Логроньо уже донеслись их отголоски. Шли разговоры о недальновидности правительства и о проблемах, в которых увязла экономика страны, — напрасно фаворит короля пытался пустить пыль в глаза с помощью комедиантов и увеселений для придворных.

Как раз на днях в Эскориале состоялось совещание по поводу финансового положения; председательствовал герцог де Лерма. И вроде бы королева Маргарита настояла, чтобы король потребовал у фаворита объяснений, как тот распоряжается золотом из королевской казны, и убедила супруга в том, что она может при этом присутствовать. Королева молча наблюдала за представлением, разыгранным герцогом. Тот появился в приемном зале дворца широко улыбаясь, с пачкой бумаг под мышкой, помахивая перед собой, словно тростью, деревянной указкой с мелком на конце, и в сопровождении секретаря Родриго Кальдерона, несшего грифельную доску, которую он установил в центре зала.

Лерма принялся корявым почерком выписывать на ней ряды умопомрачительных цифр, не умолкая ни на секунду. Вначале речь шла о тысячах, потом они превратились в миллионы; он складывал, вычитал, умножал, делил, расставлял в обратном порядке и вновь в прямом, пока не получил удовлетворительного результата. Написал его посреди доски аршинными цифрами, обвел кружком, да еще пару раз подчеркнул, чтобы затем, с удовольствием выговаривая каждый слог, торжественно огласить. По словам де Лерма, не было и тени сомнения в том, что Филипп III располагал таким положительным сальдо, что лучше не бывает, и ему нечего опасаться. И тут королева Маргарита поднялась с места и выступила с возражением, которое впоследствии было приведено в качестве объяснения во время одного судебного разбирательства, имелись ли у герцога де Лерма и его секретаря Родриго Кальдерона причины до такой степени ненавидеть королеву, чтобы ее убить.