Ольга злилась.

Конечно, мужчины устроили препаскудный мир, но они сделали все то, что позволили им женщины. Так считала Ольга. Женщины вполне подельницы во всей мировой гнуси. Всякий мужчина бывает голый, и всякий ложится с голой женщиной. И если она принимает его после того, как он разбомбил Грозный или умучил ребенка, то, значит, она виновата в той же степени. Она приняла его голого после всех безобразий, а значит, сыграла с ним в унисон. А надо взять вину на себя. Чтоб голой с кем попадя не ложиться.

Господи, что за множественное число! Ты одна. И это тебя насилуют с какой-то непонятной периодичностью, и это ты – независимо от времени на дворе – ведешь себя всегда одинаково. Вот и не суди гололежащую. У каждой из них была своя правда ли, неправда… Своя дурь… Свой страх… И ничем не обоснованная надежда, что однажды ударишься мордой о землю и обернешься царевной.

Великая русская мечта.

Удариться – вот ключевое слово.

Кулибин же съездил к Вере Николаевне и привез зимние вещи.

То, что потом Ольга все-таки пошла «посмотреть мальчика», было не любопытством, не сердечным порывом, это было признаком ее растерянности. Хотя, может быть, я истончаю чувства гораздо более грубые. Ведь хочешь не хочешь, начинаешь – о! я писала уже об этом! – себя ставить на чужое место, и на этом не своем месте начинаешь вещать свои слова. То есть роешь замечательную яму разделения в полной уверенности, что строишь мост.

Ольга спросила меня, что просит купить мой десятилетний внук, что такого эдакого. Я сказала про компьютерные игры.

– Нет, – ответила она, – это не то…

Какую «картину подарка» нарисовала себе Ольга, я не знаю. Но она купила, Господи, прости ее, дуру, видеокамеру. Если учесть, что после болезни она весьма и весьма поиздержалась, если учесть, что попытки Кулибина наладить дело еще не дали результатов, если учесть, что его заработок уходил в три дня, если учесть, что именно в этот момент в работорговле зятя наступила некоторая заминка и Манька ей сказала: «Хорошо, что ты отдала нам деньги, мама… Я уже отвыкла жить на рубли…»

Так вот, если все это учесть…

Но она пошла и купила видеокамеру и поперлась по адресу, который высмотрела в паспорте Василия. Воистину русская женщина живет не по разуму и правилу. Как и ее праматерь, ее всегда ведет лукавый, чтоб потом после всего у ангелов не было безработицы в восстановлении миропорядка.

Ей открыла худенькая женщина – из тех, что никогда не набирают веса при самой замечательной кормежке. Внутренняя пожирательная печь оставляет на их лице налет сухого жара и еще фитилек огня в глазах, который все время как бы норовит погаснуть, но моментами так сверканет, что опалит…

Ольга пришла при полном параде. Огромная модная шляпа могла войти в дверь только при особом наклоне головы, что со всех точек зрения было чересчур…

Итак, с одной стороны – ситцевый халат и фитильки в глазах, с другой – шляпа, несущая коробку с видеокамерой.

Ольга с порога стала передавать привет из Парижа от Василия и от него же подарок для мальчика, который она должна вручить лично. И Ольга сделала попытку продвинуться вперед с камерой, не замечая странного молчания ситцевой женщины. Которая не просто не пригласила Ольгу войти, а даже оперлась рукой о косяк двери, как бы загораживая Ольге вход. Другой же рукой она исхитрилась нажать кнопку звонка соседней двери, и на пороге появился парень с очень брюхатой таксой, залаявшей на Ольгу зло и как-то по-человечески хрипато.

– Эдик! Постой, пожалуйста! – сказала женщина. – Я хочу понять, чего эта дама от меня хочет.

– Вы чего от нее хотите? – спросил Эдик.

– Господи! Да вы что? – нервно засмеялась Ольга. – Я привезла подарок для Коли и привет от Василия.

Эдик и женщина переглянулись.

– Ничего себе! – сказал Эдик. – Я думал, это только в газетах пишут.

– Что пишут?

В том месте, где когда-то у Ольги был шарик опухоли, стало сильно пульсировать. Это было так неожиданно и страшно, что ей стали безразличны женщина, Эдик, собака, во рту мгновенно высохло до корочки, хотелось пить, пить и пить… Видимо, она побледнела или страх изменил ее победоносно-шляпный вид, но женщина сказала:

– Василий и Коля позавчера улетели. Вот почему я вас не понимаю…

– Да, – сказала Ольга, – да… Я болела. Задержалась. Вы мне не дадите воды?

Женщина вынесла ей стакан, и Ольга жадно – бежало по подбородку – выпила воду.

– Он ничего не говорил о подарке. Ни слова.

– Да, – сказала Ольга. – Да. Это я сама… Ладно, извините. – Она пошла к лифту, но ее взял за локоть Эдик:

– Нет, мадам, вы уж объясните, что у вас в коробке.

– Не надо, – сказала женщина, – пусть уходит.

Ольга ладонью прижала кнопку вызова лифта. В голове отпустило, просто «шарик» чуть-чуть повибрировал – туда-сюда, туда-сюда.

– Ничего дурного в коробке нет, – сказала Ольга. – Я сама придумала сделать подарок вашему сыну.

– Зайдите, – сказала женщина. – В конце концов, я должна знать то, что касается моего мальчика.

– Я нужен, тетя Люба? – спросил Эдик.

– Спасибо, пока нет. Ты же дома?

– Я дома, – сказал Эдик, выразительно посмотрев на Ольгу.

В квартире Ольга еще раз попросила пить. Она рассказала, что в Париже ей поплохело, помог Василий, уже дома ей сделали операцию, и она хотела отблагодарить Василия подарком его сыну. Пока говорила, успокаивалась и даже как бы оскорблялась, что ее не за ту приняли.

– Он ничего про вас не говорил, – сказала Люба.

– Он долго был здесь?

– Почти три недели… Пока то да се… Я многое подготовила заранее для отъезда, но какой у нас в этом опыт? То то нужно, то другое.

– Он беспокоился о сыне, – сказала Ольга. – Вы остались одна?

– У меня девочка. От второго брака. Ей пять лет. Она очень скучает без брата. Мы не ожидали, что будет так… Муж настаивает родить еще… Хватит ли сил? Мне уже тридцать семь… А если опять мальчик? Родить и думать, что потом будет армия…

– Перестаньте! – сердито сказала Ольга. – Это уже психиатрия.

– Да. Я понимаю. Это у меня от Васи. Хотя что я говорю? У меня племянника привезли из Чечни без ног. Сестра стала старухой в три дня. Девушка бросила. Приятели не ходят. Стесняются своих живых ног. Жизнь у сестры кончилась. Понимаете? Никому они не нужны…

– Все никому не нужны, – прошептала Ольга.

«А он молотил мне про ее слабое здоровье. Что едва родила сына… А она возьми и роди дочь… И еще родит… Но другому… или третьему? Все друг друга дурят. Все», – думала Ольга.

Она приехала ко мне. С видеокамерой и в этой несуразной шляпе, сотворенной как бы в насмешку над всей нашей жизнью. Шляпа отваливалась от головы, существуя независимо, в реальности без безногих мальчиков войны, без маленьких девочек, братьев которых спасают каким-то причудливым методом – «методом карлицы».