Жажда не мучит меня – сейчас, сию минуту. Но я знаю, что она вскоре вернется.

Я притягиваю Марину к себе. Она мирно, расслабленно лежит у меня на груди, такая холодная рядом с моим разгоряченным телом, и я чувствую, что она улыбается. Но я знаю, что на самом деле она не расслабляется. Не позволяет себе расслабиться. Не может позволить.

Иногда я думаю – может, лучше было бы, если бы она меня убила? Тогда мы бы оба не мучились.

Я закрываю глаза и глажу ее по волосам. Несколько минут мы лежим тихо – счастливые. А потом тишину разрывает гнусное пиликанье моего мобильного телефона. Черт! Когда я уже научусь отключать его, находясь я с Мариной? Или хотя бы мелодию звонка сменю и поставлю что-нибудь нормальное вместо этого мерзкого писка?

Я понятия не имею, где мой телефон, и бессмысленно шарю рукой, пытаясь нащупать его в джинсах – они лежат ближе всего. Я как пьяный, который ищет ключи под фонарем, потому что там светло… Может, людям надоест, и они прервут звонок? Фигли – телефон все трезвонит.

Марина поднимает голову и бросает быстрый взгляд вокруг себя:

– Он под диваном.

С благодарной и виноватой улыбкой я наконец дотягиваюсь до аппарата.

На дисплее высвечивается номер Любы – моей старинной подружки, той самой девушки, романчиком с которой я тщетно пытался когда-то заглушить свою безнадежную влюбленность в Марину. Черт! Это совершенно некстати… Пятница, вечер – если бывшая девушка звонит в такое время, значит, она наверняка надралась где-то и будет вести с тобой долгий бессмысленный разговор, добиваясь душевного тепла и/или одноразового секса. Я очень хорошо отношусь к Любе, но мне сейчас, мягко скажем, не до нее.

Марина видит имя на дисплее и кислое выражение моего лица. Она мягко улыбается:

– Ответь. С людьми надо быть вежливым. – Она встает – быстрым, едва уловимым гибким движением и, обнаженная, удаляется в сторону кухни: – Поговори, а я пока сделаю себе коктейль, а тебе вина налью.

Я смотрю ей вслед – я не в силах оторвать от нее взгляда – и одновременно нажимаю кнопочку с изображением зеленой телефонной трубки.

В голосе Любы звучит облегчение – оттого, что я наконец ответил. И раздражение – потому, что я слишком долго не отвечал. Она выпаливает:

– Слава богу! А я уже думала, что с тобой тоже что-то случилось. Ты на похороны завтра идешь?

– Чего? – Звучит не слишком вежливо, но отражает мое состояние. Я понятия не имею, о чем она. Может, она кому-то другому звонила?

Любин голос звучит теперь недоверчиво:

– Ты что, не знаешь, что ли?

– Что я знать-то должен? Какие похороны?

– Неужели тебе никто не сказал?

– Чего не сказал? Люба, говори уже нормально, а?

И она начинает говорить нормально. Она рассказывает мне, что случилось.

Я слушаю ее очень внимательно – и одновременно вполуха. Я словно оцепенел. Я смотрю прямо перед собой, но я мало что вижу.

Марина появляется в дверях с бокалами в руках, и при одном взгляде на мое лицо улыбка на ее губах гаснет.

Я поднимаю на нее глаза.

Я знаю, что она сейчас видит в них.

Страх.

Погода сегодня пасмурная, и очень хорошо. Это дает мне возможность поехать с Владом на кладбище. Даже не знаю, что бы я делала, если бы день оказался солнечным, – как бы выходила из положения… Сейчас ведь не XIX век, когда все проблемы решались с помощью плотной вуали. А отпустить его одного было бы немыслимо. Во-первых, потому, что он страшно расстроен случившимся и очень переживает, и я должна быть рядом с ним – так поступают люди (и вампиры), когда любят друг друга. Во-вторых – и это самое главное, – потому, что я не могу теперь выпускать его из виду, ни в коем случае, ни на секунду. Это небезопасно. Теперь уже совершенно очевидно, что у меня не паранойя. В городе действительно происходит что-то нехорошее. И оно подошло к нам очень близко.

Я должна защитить его, но я даже отдаленно не представляю себе – как. Я не могу находиться рядом с ним круглые сутки. Ему нужно ведь какое-то личное пространство. И я не хочу тревожить его… лишний раз. Тревожить сильнее, чем он встревожен сейчас. И я не могу, конечно, попросить Серхио присмотреть за ним – это будет неуместно и разозлит их обоих. Но что-то придумать мне придется.

Удивительно, как за пять минут может полностью перемениться картина мира. Я оставляла Влада спокойным и довольным – разве что раздраженным неожиданным звонком бывшей подруги. Я нашла его через мгновение потрясенным, растерянным – и испуганным. Мне всегда было интересно наблюдать за тем, как люди реагируют на стресс – как они подбираются, раздражаются, нервничают, как мельчайшие жесты выдают их душевный раздрай. Но зрелище того, как Влад вдруг застеснялся меня и машинально натянул джинсы, как ссутулился и принялся нервно кусать ногти, сидя на том же ковре, где мы только что любили друг друга, – но теперь словно отстранившись от меня, думая о своем, переживая свое потрясение… Все это вызвало во мне отнюдь не любопытство. А причинило мне боль. Его реакция – такая объяснимая, такая человеческая – лишний раз показала мне, как сильно я от него отличаюсь. Насколько я ему чужая.

Я не могу обижаться на него – у меня нет причин. Его реакция естественна. Когда человек узнает о смерти своего друга, даже просто знакомого, он всегда напрягается. Когда речь идет об убийстве – он испытывает шок. Потому что люди никогда не думают о жестоких и страшных вещах, как о чем-то, что может произойти так близко от них – с ними.

Влад рассказал мне о том, что случилось, скороговоркой – словно бы нехотя. Убили его старинного приятеля по имени Степан Малахов – они когда-то работали вместе, но давно не виделись. До тех пор – и это почему-то беспокоит Влада особенно сильно, кажется ему чем-то ироническим и абсурдным, – пока не пересеклись случайно в «Детях ночи», как раз в тот вечер, когда мы были там в последний раз. Это Степану Малахову во избежание сплетен Влад не хотел показываться на глаза со мной, и я тогда шутливо предложила «натравить» на него Ванессу. Влад даже показывал его мне издалека – обычный смертный, в меру смазливый, нелепо одетый в «нашем», вампирском стиле, очень пьяный и по-своему трогательный… Я, признаться, не обратила на него особенного внимания, даже толком не запомнила лица – только бледность, и темные волосы, и даже, кажется, дурацкую подводку на глазах: это вошло в последнее время в моду. А теперь этот нелепый юноша мертв – его тело обнаружила пришедшая в понедельник домработница. В какой-то момент в течение последовавшего за той клубной пятницей уик-энда он встретил кого-то, кто поехал с ним домой и убил его – оставил тело посреди гостиной, на полу.

Что именно произошло, как именно был убит этот Малахов, какие получил раны – из-за чего истек кровью… Влад не стал спрашивать. Ему до сих пор не хочется думать о подробностях, узнавать их, анализировать. Это тоже понятно и очень по-человечески, и мне конечно же не хочется лишний раз нервировать его, расспрашивая о том, что кажется ему невозможным, нереальным кошмаром. Но ему – нам – придется узнать подробности. Я должна знать, что именно произошло. Мне нужно знать, чтобы понять наконец, откуда идет угроза.