Эта поправка тем не менее позволила Сюзи как бы весело пошутить, подводя беседу к конечному выводу:

– Он что же, фальшивец этакий, к вам подмазывался?

– Да нет. Но вопрос ведь не в этом. Вопрос в том, чему Кейт заставят поверить.

– Ну, если принять во внимание, что ему явно, в той или иной степени, не хотелось прерывать знакомство с вами, не говоря уже о вашей несомненной необычайной привлекательности, станет ясно, что он, скорее всего, был вполне готов, дай вы ему хоть малейший к этому повод.

Милли не выразила ни своего согласия с нею, ни какой-либо оценки, только сказала, помолчав несколько мгновений и как бы с нарочито излишней задумчивостью:

– Нет, не думаю, что ей так уж хочется намекнуть, что я сама к нему подмазывалась, ведь если бы мне пришлось так поступать, это только ярче выявило бы его постоянство. Я всего лишь хочу сказать, – добавила она, на этот раз уже явно в сильнейшем раздражении, – что, с ее точки зрения, даже малейшая возможность выставить его человеком, способным дать повод для ревности, поспособствует ей, поскольку она его боится, повредить ему во мнении ее сестры – на пользу себе самой.

Сюзан Шеперд усмотрела в ее объяснении такие признаки жажды мотива, что были бы не просто впору, а гляделись бы весьма изящно на какой-нибудь из ее собственных новоанглийских героинь. Милли теперь как бы заглядывала сразу за несколько углов, но именно так и поступали новоанглийские героини, и, более того, в данный момент было бы интересно узнать, много ли таких женщин встречала на своем пути – и по собственному желанию – ее юная подруга. К тому же разве они обе не взялись храбро исследовать глубины? Они ведь изыскивают себе веселые развлечения, где только возможно.

– А разве не может так случиться, – спросила она, – что миссис Кондрип поймет: если Кейт узнает, что он (как это говорится? – такое милое старое словечко!) – volage…?[6]А? – Она не выразила свою мысль до конца, однако и Милли, как видно, не могла этого сделать. – Ну, может ведь так сложиться, как это, к несчастью, часто случается со всеми нашими трижды благословенными мелкими правилами и ухищрениями: собственное чувство Кейт не только не будет подавлено – оно просто возрастет.

Мысль была яркой, но прекрасные глаза Милли смотрели удивленно.

– Собственное чувство Кейт? Ох, она говорила вовсе не об этом. Я не думаю… – добавила она, словно опасалась, что, не сознавая того, создает неверное впечатление, – я не думаю, что миссис Кондрип вообразила себе, что Кейт влюблена в мистера Деншера.

Теперь настал черед миссис Стрингем устремить на собеседницу удивленный взгляд.

– Тогда чего же она боится?

– Ну, самого факта, что мистер Деншер, вероятно, не перестает надеяться. Боится какого-то конечного результата всего этого.

– Ах! – произнесла Сюзи в некотором интеллектуальном замешательстве. – Она заглядывает далеко вперед!

Однако на это Милли обронила одну из своих неожиданных туманных шуточек:

– Да нет. Этим занимаемся только мы с вами.

– Хорошо, не будем позволять себе интересоваться ими больше, чем они сами собою интересуются.

– Конечно не будем, – сразу же согласилась девушка. Тем не менее некоторый интерес все же сохранился: казалось, ей нужно было все прояснить. – Миссис Кондрип говорила вовсе не о самой Кейт.

– Вы хотите сказать, она полагает, что мистер Деншер не нравится ее сестре?

На мгновение все еще можно было подумать, что Милли должна чувствовать себя уверенной в своих словах, но тут вдруг прозвучало вот что:

– Если бы он ей и в самом деле нравился, миссис Кондрип сказала бы мне об этом.

Услышав это, Сюзан Шеперд некоторое время молчала, задаваясь вопросом: о чем же они так долго рассуждали?

– Но вы задавали ей этот вопрос?

– О нет!

– Ах! – произнесла Сюзан Шеперд.

Однако Милли легким тоном объяснила ей, что не стала бы задавать такой вопрос ни за что на свете.

Сегодня лорд Марк смотрел на нее как-то по-особому, так, будто хотел вынудить ее признаться, что она с самого начала судила о нем несправедливо, и теперь он имеет право так или иначе использовать ее признание к своей выгоде; его намерение, некоторым образом, принесло свои плоды: оказалось, что он все-таки чем-то интересуется, и достаточно интенсивно, чтобы заставить ее, как это ни абсурдно, почувствовать себя признающейся! – хотя за все время их знакомства и речи не заходило о справедливости или несправедливости: такой проблемы между ними просто не возникало. Он поначалу явился в отель, отыскал там Милли и, обнаружив, что Сюзан Шеперд дома, обошелся с ней «корректно» – оттенок был именно таков, – что воображение Сюзан тотчас же с удовлетворением отметило; потом он явился еще раз, но их не застал, затем посетил их снова и нашел на месте; он легко дал им понять, что, пусть даже в это время уже наступает конец всему – это они могли почувствовать и сами по истощившейся атмосфере – атмосфере лондонского сезона, который был уже при последнем издыхании, – им достаточно лишь упомянуть те места, куда им хотелось бы попасть. Настроение обеих дам – или, по крайней мере, их застенчиво высказанное заявление – было таково, что не существует определенного места, куда они хотели бы попасть, что они просто каждый раз обнаруживают, где бы они ни очутились, что им нравится то место, куда их привезли. Именно так, в высокой степени, и обстояло дело с их теперешним сознанием, что вполне могло быть, в столь же значительной степени, делом совершенно естественным: их впечатления к тому дню, благодаря счастливому повороту колеса Фортуны собрались для них в великолепный букет, подобный целой охапкередчайших цветов, принесенных им в дар. Дар этот был перед ними – их подвели прямо к нему; и если у них все еще сохранился обычай смотреть друг на друга с некоторого отдаления, чтобы укрепить единение, рука лорда Марка будет молча признана меж ними именно той рукой, что повернула колесо. Это он совершил касание, что видно при легчайшем рассмотрении, – касание, которое произвело то отличие (как на том же месте и в тот же час выразилась Сюзи и повторяла снова и снова себе и другим, кого это могло касаться), благодаря которому им удалось не упустить столь прекрасный и интересный опыт; благодаря которому не упустила его и миссис Лоудер, хотя на поверхностный взгляд они приехали туда как раз вместе с миссис Лоудер и хотя потом наша юная леди целых полчаса или около того была непосредственно занята с другой дамой, с большой внутренней приятностью воспринимая все окружающее.

Для Милли величественное историческое здание, помимо его террасы и парка – центра прямо-таки экстравагантно-грандиозной композиции Ватто, несло на себе особый оттенок, словно старое золото, блеск которого «приглушен» качеством воздуха, словно самый разгар лета настроили созвучно общему совершенному вкусу. В предыдущий час по ее меркам с нею произошло очень многое, как ей казалось, связанное с ее восприятием, буквально открытием этого места – величины, выраженной в знакомстве с новыми очаровательными людьми, в хождении по залам с доспехами и оружием, с картинами, со шкафами и шкафчиками, с гобеленами, чайными столиками; в настойчивых напоминаниях самой себе, что такое величие стиля есть символ предназначенного счастливого преуспеяния. Величие стиля было великолепным сосудом, вместившим все остальное – приятное персональное изобилие, ненапыщенные, вполголоса приветствия, почтенный возраст знаменитых хозяина и хозяйки, одновременно столь выдающихся и таких простых, столь открытых для публики и таких застенчивых: все это стало просто теми или иными элементами внушения. Элементы сплавились друг с другом и придали пикантность тому глотку, чей вкус, по сути, мог поразить девушку, как бы растворившись в чашечке кофе с мороженым, которую она рассеянно приняла из чьих-то рук, в то время как более полный поток не переставал каким-то образом уносить ее все дальше и выше – в свежесть отклика всего ее юного существа, в свежесть первого и единственного ее расцвета. Пожалуй, сейчас кульминацией для нее стал тот факт, что она, казалось, разобралась наконец, благодаря тетушке Мод, в чем же действительно было дело. Это и не могло быть ничем меньшим, чем кульминация для не очень счастливой, неуверенной в себе девушки – неожиданно услышать сказанное прямо в лицо, что все дело в ней самой, – ибо явно только к этому и могло сводиться сказанное миссис Лоудер. Все, разумеется, выглядело великолепно на великолепных картинах, и несомненно, что частью блестящей жизни – поскольку эта блестящая жизнь, как можно было не очень четко себе представить, велась вполне человечно – было то, что получаемые здесь впечатления перенимали часть этого блеска; но все же не станем много о том говорить; их визит отметил этот час как бы официальным штампом, способствующим человеку легко и спокойно воспринять откровенную ласковость миссис Лоудер.