Ибо наличие стабильного источника фуража и провизии снимал один из главных рисков, в том числе военных, — необходимость ведения собственно кочевого хозяйства, передвижения с одной территории на другую, неотвратимо сталкиваясь с теми, кто занимает эти земли.

Наличие такой продовольственно-экономической базы вырабатывал у кочевников оседлые привычки, а сословие землевладельцев, будучи изначально в состоянии покоренных, достаточно быстро выходило на ведущие экономические и даже военные позиции. Ярким примером может служить метаморфоза, случившаяся с кочевым племенем венгров (угров, мадьяр), которые в X–XI веках также вторглись на территорию Европы (и даже со временем объявили себя прямыми потомками гуннов), но постепенно ассимилировались с местным славянским и аварским населением, сохранив название своего кочевого племени, но изменившись по сути и превратившись в оседлую группу.

В случае с гуннами такой покоренной кочевниками земледельческой группой были готские племена, проживавшие к моменту гуннского вторжения на территории между реками Танаисом-Доном и Истром (Данубом) — Дунаем. Разобщенность германских племен позволила гуннам в течение пяти-шести десятилетий полностью подчинить их, но, поскольку уровень военного, культурного и экономического развития готов, ввиду их тесного соседства и взаимодействия (по принципу «дружбы-вражды») с Римской «мировой» империей, был на порядок выше гуннского, гунны стали активно ассимилироваться с захваченным народом. Важно и то, что германцев было много — они проживали в этом регионе с середины III в. п. Р.Х. и имели доступ к сельскохозяйственным технологиям Рима, что вкупе с плодородными землями Причерноморья, привело к взрывному росту населения.

К середине V века ближайшими военными (и, надо думать, политическими) советниками гуннского «царя-батюшки» Аттилы были не гунны, а германцы — остгот Валамир и представитель родственного вестготам племени гепидов Ардарих. Именно они возглавляли лучшие военные части гуннской Великой армии вторжения в битве с римско-германским войском Флавия Аэция на Каталаунских полях в 451 г., в которой решалась судьба Галлии (да и всей Европы). Многие гуннские вожди брали себе второе, германское имя (на манер того, как в наше время многие китайцы берут себе простые англоязычные имена и фамилии, вроде Джеки Чана, которого в действительности зовут Чэн Лун), того же Аттилу (всецело полагавшегося на военное могущество своих германцев), например, именовали германским именем Этцель, его сыновей звали Денгизих (Дингизих, Дингизик) и Ирна (Эрна, Эрнак). Это — тоже германские имена. Мало того! В знаменитой «Истории Флоренции» Никколо Макиавелли имена сыновей Аттилы-Этцеля звучат не просто «по-германски», но прямо-таки «по-немецки» — Генрих и Урих (вероятно — Ульрих). И не зря восточноримский дипломат Приск Панийский назвал своей труд, которому мы обязаны большей частью наших знаний о гуннской державе «Бича Божьего» Аттилы и о самом Аттиле «ГОТСКАЯ (выделено нами — В. А.) история». Впрочем, довольно об этом…

Отца Аспара звали Ардавурий. Его сына не кто иной, как «император романорум», «василевс ромеон» Юстиниан I Великий впоследствии назвал «славной памяти Ардавурием» (лат. Ардабуриус глориозэ мемориэ). Сам же Аспар был при трех восточноримских августах-севастах — Феодосии II Младшем (по прозвищу Каллиграф), энергичном Маркиане, или Марциане (между прочим, специальным указом запретившем своим восточноримским подданным продавать варварам изготовленные в пределах империи доспехи и оружие, что не так уж удивительно, ведь и в «ромейской» армии наверняка были свои «прапора»!) и Льве I Великом (имевшем и другое, весьма характерное, прозвище — Макелла, т. е. «Мясник»), одним из могущественнейших вельмож, временами — самым могущественным из них. Фигурой, несравненно более значительной, чем можно было судить по присвоенным ему высоким римским званиям комита, консула, патриция, военного магистра. Вот этот-то Аспар и высадился, во главе римского войска, направленного в помощь жестоко опустошаемым вандалами и иже с ними африканским провинциям «вечного» Рима, в районе Карфагена (расположенного на месте пригорода нынешнего Туниса, столицы одноименного арабского государства). Чем, надо думать, вынудил засевшего в Иппоне, будущей Аннабе, Гейзериха спешно заключить с римлянами мир.

После высадки войск Аспара в Африке, Бонифаций, как уже говорилось выше, отбыл, по велению императрицы-регентши, в Италию (где вскоре умер от смертельной раны, нанесенной ему в бою другим «последним римлянином» — Флавием Аэцием, женившимся вслед за тем на вдове Бонифация — между прочим, вандалке по происхождению). Гейзерих, ничем не препятствовавший отплытию прежнего римского комита Африки, выпущенного из иппонской гавани блокировавшим ее вандальским флотом, принялся подбирать ключи к новому противнику. Видимо, тогда-то «Зинзирих» и заключил с Аспаром соглашение, по которому все желающие могли беспрепятственно покинуть Иппон. В этом не было ничего из ряда вон выходящего. Ведь и прежде немало городов, стойко сопротивлявшихся осаждающему их неприятелю, добивались почетных условий сдачи, включая право свободного выхода жителей. Вероятно, этим и объясняется достаточно внезапное решение всех спорных вопросов и улаживание всех конфликтов вокруг города, освященного навеки пребыванием и кончиной в нем святого мужа Августина. И никакого «вандализЬма»!

Теперь центр событий переместился в Карфаген, древний Карт-Хадашт (что, в переводе с пунийского на русский, означает просто «Новый город», «Новгород»). Покуда Бонифаций, у которого, по воле Гей-зериха, в Африке не упал и волос с головы, сражался в Италии со своим давним недругом Аэцием, под стенами Карфагена происходили первые стычки. Прокопий Кесарийский, склонный драматизировать и гиперболизировать реальные события, писал в своей «Войне с вандалами» о битвах под стенами Карфагена. Однако в действительности для БИТВ у Аспара не доставало войск, у Гейзериха же — желания. Став фактически хозяином римской Африки, колченогий евразиец стал играть новую, более трудную, роль. Роль не полководца, а царя, стремящегося удержать при себе свой «народ-войско», грозящий, по мере падения, день ото дня, дисциплины, того и гляди, разбежаться, и своих воевод, «полевых командиров» (выражаясь современным языком), интересующихся оставшимися без хозяев римскими имениями и оставшимися без мужей, отцов и братьев соблазнительными римлянками больше, чем продолжением военных действий. Гезериху было срочно необходимо компенсировать хитростью и во что бы то ни стало скрыть от неприятеля наметившееся ослабление своего военного могущества.

Хотя весьма внушительный по своим масштабам и последствиям завоевательный поход его вандалов и аланов в, несомненно, чрезвычайно сложной и непривычной для них местности, был официально все еще не завершен, бои за три упомянутых выше римских города, продолжавших сопротивляться вооруженным мигрантам (хотя один из них — Иппон — только что капитулировал), не помешали подчиненным Гизериху родовым старейшинам начать подыскивать себе подходящую землицу (совсем как старейшинам древнееврейских колен Израилевых, при овладении народом-войском Иисуса Навина, Землей Обетованной — Ханааном). И — скажем, положа руку на сердце! — разве вправе мы их осуждать за это? Не для того же они, в самом деле, тридцать «с гаком» лет мигрировали по Европе из конца в конец и сражались с всеми подряд, чтобы быть оттесненными более шустрыми, ушлыми и дошлыми соплеменниками с доброй землицы на скудную, а то и — бесплодный песок. Захват земли — дело, конечно, увлекательное, но в первую очередь — жизненно важное. Германцы, как и многие другие до и после них, сумели добиться в этом не терпящем отлагательств, судьбоносном и необходимом с точки зренья выживанья деле подлинного совершенства. Например, при организованном заселении норвежцами Исландии, столь же организованном завоевании Британии англами и саксами, англосаксонской Англии — норманнами и так далее. А вот вандалы, вероятно, почему-то не смогли или же не сумели решить данный вопрос столь же организованно и упорядоченно. Хотя, казалось бы, им не должно было составить особого труда сделать все так, как это сделали тремя столетиями позже их далекие норвежские потомки (уважаемый читатель не забыл еще, надеюсь, о происхождении хасдин-гов-асдингов-астингов-астрингов с берегов норвежского Осло-фьорда). Тем не менее, Гейзерих сумел создать чрезвычайно важное условие для перехода от состояния перманентной войны к мирному труду. А именно — договорился с Флавием Аспаром.