Речи о доме на Истре Лыков не завел сейчас специально, пусть Анна считает, что ей удалось сломить его «жадность».

Однако для того чтобы провести всю эту операцию, Анне Николаевне необходимо было сначала вступить во владение собственностью своего супруга. Да, на этот счет имеется собственноручное завещание Анатолия Сергеевича Юркина, оформленное с соблюдением всех юридических норм и подписанное им лично.

Не зря же вездесущий Левка Грицук внимательно изучал документы с автографами Юркина, извлеченные из его потайного сейфа в письменном столе. Вот оно, это завещание! Арон Захарович посмотрел в документ так, будто впервые видел его, хотя накануне сам же и оформлял, и сказал, что все здесь написано правильно. И лично у него никаких сомнений в подлинности завещания не имеется. А какие вообще могли быть сомнения, особенно сегодня, в век сплошной электроники, сканеров и принтеров в том числе?

Не зря подозревая, что его дальнейшее присутствие здесь может вызвать совершенно непредсказуемую реакцию у Анны, Лыков предпочел оставить их вдвоем и вышел, как он сказал, чтобы приготовить кофе и вообще легкий завтрак на всех. А выйдя, надел наушники, чтобы и делом заниматься, и одновременно слышать, что происходит в кабинете.

Нет, Аньке не хватило мужества рассказать, что с ней сегодня вытворяли помощники Лыкова. Видно, решила так — что было, то было. И теперь ее волновала только недвижимость мужа. Что будет с квартирой и загородным домом?

Швидко, уже обсудивший предварительно все это с Лыковым, уверенно заявил, что она отныне становится единовластной владелицей данной собственности. И все необходимые документы будут немедленно переоформлены на ее имя. А иначе зачем же он приехал сюда в такую рань?

Затем она спросила, не могут ли у нее вдруг отнять дом или квартиру? А как быть с банковскими счетами мужа? И так далее. Вопросов у нее, несмотря на разгульную ночку, накопилось достаточно. Швидко отвечал, больше успокаивая, нежели обсуждая проблемы конкретно. Всему свое время. Пока надо завершить начатое. А все остальное — приложится. И она поверила.

Да, она действительно набитая дура, сделал и для себя окончательный вывод полковник. И надо опуститься до ее уровня, чтобы не сообразить, что в конечном счете ни дома, ни квартиры, ни банковских счетов Юркина ей не видать как своих ушей. Но и разубеждать ее в том, во что она уже пусть и нехотя, но поверила, — это непростительная глупость. Или, как сказал кто-то из великих мира сего, это хуже преступления, это ошибка! Так не станем же совершать ни преступлений, ни тем более ошибок…

И он, поставив на большой поднос полный кофейник с чашками, две большие тарелки с бутербродами — икра, семга, осетрина, мясные и рыбные балыки и прочая закусочная мелочь, прихватив также бутылку хорошего коньяка с рюмками, понес это все в кабинет. Некоторая его торжественность должна была вполне соответствовать моменту. Впрочем, Аньке тоже требовалось срочно «поправить» голову — не до такой же степени Вадим ее ненавидел.

А что касается Тимофея, так пусть мужик будет доволен тем, что ему уже досталось, и хватит, невелик барин. Может, когда-нибудь еще… Пусть он лучше плотнее занимается тем иорданцем. Вот тут он молодец, ловко сообразил… Нет, варит башка у мужика, ничего не скажешь! Ладно, а может, действительно отдать ему Аньку потом, в качестве награды? Надо подумать… Главное, чтоб волны не было, шума…

Лыков пришел к выводу, что любая ненужная огласка, чего бы она ни касалась в данный момент, может только навредить главному делу. А значит, и операцию с «Земфирой» и всем остальным надо будет провести максимально тихо и обязательно в два этапа. Да и куда она теперь денется, эта Анька, если глупым своим умишком в самом деле уже уверовала в собственную победу? Вот и хорошо, пусть ее…

А кино это надо будет, после ухода юриста, посмотреть более подробно, в другой обстановке и обязательно вдвоем с ней. Потому что, разрешив своим мужикам делать с Анькой все, что угодно, Лыков даже и не подозревал, насколько это «все», показанное на экране телевизора, так его возбудит и… прямо-таки ошеломит! Вот же чертова девка! Нет, рано ее отдавать… Все равно ведь ей бежать некуда и жаловаться не на что, сама так хотела. Да и некому в принципе. Но лучше, наверное, подержать ее здесь — на цепочке, Вадим даже ухмыльнулся собственной сообразительности. На золоченой. Сучка должна на привязи сидеть. Вот тогда она и будет хорошо работу свою исполнять…

Леня Старостин с детства уважал самодеятельные песни под гитару, даже и не подозревая, что они называются «авторскими».

А когда однажды услышал на гибкой пластинке с чужими ребрами Михаила Анчарова, то вообще «заболел» и стал немилосердно терзать дворовую гитару. Ну все, о чем думал про себя, было уже, оказывается, спето слепым поэтом. И про Леньку, «благушинского атамана», и про подвиги, которых не совершил по той только причине, что родился на двадцать лет позже, о чем сильно жалел: уж он-то, выпади ему судьба, дал бы им всем, этим «эдельвейсам»!.. Но мечты мечтами, а реальность давила на психику. Скудный семейный быт не могла обеспечить одна мать, занимаясь по будням литьем галош на соседнем «Красном богатыре» да беспробудным пьянством по выходным. Отца не было и в помине. И когда Ленька решил для себя делать жизнь по-своему, вот тут его и настиг первый привод в милицию. Карманная кража, мелочь, сошла по малолетству. Но кураж никуда не делся. Преображенские пацаны глядели на него с почтением — малой, а ничего не боится! Да и кликан себе он выбрал романтический — Благуша, как в песне про десант-ников-парашютистов. Оставалось стать действительно атаманом…

Третья «ходка» узаконила его, и уже не дворовая малышня, а взрослые парни слушались авторитетного вора, почтительно называя его Благушей и своим атаманом, как хотел того Ленька.

Середина и конец девяностых годов открыли неожиданные перспективы. Обалдевший от возможности делать деньги буквально из воздуха, народ поголовно ринулся в предприниматели. И Леня вовремя сориентировался. Иностранное слово «рэкет» в русском языке обрело более понятное значение — «крыша». А где «крыша», там и деньги. Только надо было поставить дело грамотно и не зарываться. И еще одну необходимую истину усвоил Леня: кучеряво жить хочет каждый — и лох, и урка, и легавый. И эта истина вошла у него безоговорочно в общую систему понятий.

Нет, он не стал бы ментовке стучать на своих — это западло. Но когда при очередном разделе территории возникала нужда опереться в нужный момент на продажного представителя власти, это обстоятельство зазорным для себя Леня не считал. И всегда выигрывал. А то, что приходилось отстегивать тому или другому начальнику, так это не он у них, а они у него на крючке оказывались. На будущее, которое, как известно, чаще всего непредсказуемо…

С Вадимом Лыковым Леня знаком был еще с той поры, когда нынешний полковник бегал в капитанах, работая в Сокольническом отделе угро. Известный вор в законе и сыщик, проживающие на одной территории, — ну как они могли не знать друг друга? Случалось даже и пересекаться в чешском пивном баре в Сокольниках. По-свойски подмигивали друг другу, улыбались. Забавная такая игра в казаки-разбойники. Однажды даже разговорились «за жизнь». Лыков добродушно поинтересовался проблемами, которые в последнее время, как он, оказывается, уже знал, тревожили Леню.