– Вы предпочитаете, чтобы вас раздевали, не так ли? Я к вашим услугам. – Сдернуть с нее простенькую рубашку труда не составляло, сердце Солы бешено стучало, она дрожала, но так и не смогла разлепить губ. Мысли лихорадочно сменяли друг друга, с ней что-то делали, и она не могла ничего понять, а потом пришла боль, и она не выдержала и слабо вскрикнула, но ее, похоже, не слышали. Наконец все закончилось, и герцог ее отпустил. Она дрожала от холода, боли и возбуждения, но не решалась перегнуться через него и поднять сброшенное на пол одеяло. Она чувствовала себя грязной и удивительно несчастной. В носу защипало, и Сола с силой закусила губу, пытаясь не расплакаться.

О человеке, занимавшем последний месяц все ее мысли, она словно бы и забыла и пришла в себя, только когда герцог с силой сжал ее плечо.

– Проклятый! – В голосе слышались одновременно бешенство и удивление. – Почему ты мне не сказала?

– Ч-ч-что? – выдавила из себя Анастазия.

– Что ты девственница.

– Сигнор не спрашивал.

– Но ты ведь… Или мне показалось? – Он был явно растерян. – Ты ведь ничего не имела против…

– Я ничего не поняла, – прошептала девушка, – я… так вышло…

Он тихонько провел ладонью по ее лицу:

– Плачешь? Конечно, плачешь…

– Холодно, – не к месту сказала Сола.

– Какой же я дурак. – Шарль наконец поднял одеяло, а потом привлек ее к себе, но на этот раз совсем иначе, осторожно и ласково. – Меня убить мало за то, что я натворил. Я ведь был уверен, что у тебя была куча любовников-рыцарей… Меня просто бесило твое ханжество, а оказывается, ты и вправду была боговой невестой… Сделанного не исправишь, но что я должен сделать, чтоб хоть как-то искупить? Что?

Анастазия всхлипнула и прошептала:

– Стань моим богом!

2862 год от В.И.

Вечер 29-го дня месяца Медведя.

Северная Тагэре

Проехать здесь было нельзя, слишком низко свисали ветви, слишком густо переплелись стелющиеся понизу побеги ежевики и ядовитых ползунов, не позволяя всадникам покидать немногочисленные тропы. Даже пешеход в высоких, по бедра, воловьих сапогах и тот проклял бы все на свете, пробираясь через Живучку, как называли это место местные. Здесь ходили и ездили только по дорогам, где по весне, дабы обуздать растительное буйство, местные жители гоняли туда-сюда коров и быков, чтобы тяжелые копыта повыбили дурь из молоденьких побегов. Без этого живая колючая паутина быстро залатала бы прорехи в зарослях, и немногочисленные села до зимы оказались бы в зеленой осаде, которая в месяце Волка сменилась бы белой. Да, проехать здесь можно было лишь торными тропами, но двое всадников легко пробирались сквозь чащу, причем сами ветви, казалось, расступались перед головами изящных, не чета рыцарским боевым битюгам, коней. На наездниках были темно-зеленые плащи с капюшонами, полностью скрывавшие фигуры и лица. Ехали они молча, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Было тихо, если не считать гудения комаров, к слову сказать, не покушавшихся на странных наездников, и щебета лесных пичуг. Однако путники, похоже, обладали рысьим слухом.

Тот, что ехал первым, внезапно придержал коня. Второй, в точности как отражение в зеркале, повторил его движение. Замерев среди зарослей, они словно бы исчезли, растворившись в пронизанной солнцем зелени.

Первый вопросительно повернулся ко второму, и тот кивнул. Спешившись и более не заботясь о лошадях, немедленно потянувшихся к спускавшимся чуть ли не до земли ветвям, двое тенью скользнули между березами. Они знали, кого ищут. Те тоже пробирались достаточно тихо, но нет-нет да наступали на высохшие ветви, да и раздвигать колючие, переплетенные ползунами кусты было делом непростым, не оставить здесь следов было невозможно. Было их одиннадцать человек, все высокие, плечистые, в суконных кожаных куртках и таких же шляпах, а лица до половины были прикрыты черными шелковыми платками. Они пробирались вдоль тропы так, чтобы оставленный след был с нее незаметен. Старший, чью куртку украшала богатая, хоть и потрепанная перевязь, наконец кивнул, указав на место, где тропа делала крутой поворот, обходя чудовищного вида огромный дуб, и шла под уклон к ручейку с топкими берегами, вдоль которых вдохновенно цвели золотые калужницы.

Что-то шепотом приказав спутникам, главарь змеиным движением проскользнул под спутанными ветками и, выбравшись на тропу, начал прилаживать самострел. Работа близилась к концу, когда в горло человека с перевязью впилась белооперенная стрела и он, даже не вскрикнув, опрокинулся на спину. Его товарищи заметались, лихорадочно озираясь. Кто-то бросился на землю, двое к вожаку, а остальные – в лес. Не повезло никому. Выскочившие на тропинку упали, пронзенные стрелами, оставшиеся в лесу захрипели, обвитые ожившими ползунами, которые проявили проворство хаонгских удавов. Вскоре все было кончено. Ползуны-убийцы так и не разжали объятий, напротив, они затянули свои жертвы во влажную лесную почву, словно в насмешку тут же выпустившую стрельчатые побеги редкого в этих краях могильника. Двое вышли из-под прикрытия кустов и, подойдя к лежащим на тропинке, равнодушно выдернули стрелы, а затем, подняв убитых за ноги и за руки, легко спустили на болотистый бережок, где их постигла та же участь, что и их товарищей, с той лишь разницей, что вместо не растущего совсем уж в болоте могильника над убитыми поднялись бело-зеленые лапчатые листья лягушатника.

Первый из путников вздохнул, как человек, хорошо и быстро выполнивший нужную, хоть и не самую приятную работу, откинул капюшон, и пробившийся сквозь густую листву луч блеснул на золотых волосах. Золотоволосый улыбнулся светло и радостно, словно не отправил только что к праотцам несколько человек, потом встал на колени и что-то сделал с прилаженным самострелом, причем на изумительно красивом лице скользнула плутовская улыбка, от чего оно стало еще красивее. Его товарищ, так и не снявший капюшона, легонько коснулся плеча приятеля и кивнул в сторону ручья. Первый улыбнулся еще раз, и оба растворились в лесу. Не прошло и четверти оры, как на берегу появились всадники. Эти ехали по тропинке не таясь. Впереди на высоком сером в яблоках иноходце сидел светловолосый нобиль, отдаленно напоминавший первого из лесных путников, но черты его были резче, а плечи шире, да и был он явно старше, хотя вряд ли миновал возраст, когда мужчину называют молодым. Идущим рядом гнедым управлял юноша с дерзкими темными глазами и стриженными в кружок каштановыми волосами, чем-то напоминающий горного медведя. Сзади виднелись пара десятков воинов в синих с серебром туниках, надетых поверх легких доспехов.

Неожиданно серый иноходец налетел на какое-то препятствие, и тут же раздался свист арбалетного болта. Всадник успел поднять коня на дыбы, а затем послать его в сторону, в заросли, заодно схватив за узду коня своего товарища. Воины торопливо выхватили оружие, но просвистевшая стрела оказалась первой и последней. Нобиль, остановив властным жестом темноволосого, склонился над тропинкой.

– Ага, есть, – он, не обращая внимания на возмущение своих людей, нырнул в чащу, – не рассчитали немного, иначе или ты, или я ночи точно бы не увидел.