Хочется поблагодарить вас за постоянный интерес к той работе, которую провожу я, мой коллега из ФРГ доктор Гунтер Дуда и мои молодые друзья из России.

Выявление и сохранение русских культурных ценностей, содействие их возвращению на Родину — в этом я вижу цель и смысл жизни.

Накануне Нового года, в дни Рождества, в моей резиденции гостили доктор Гунтер Дуда, Сильвия Кернер (жена исследователя Дитера Кернера) и подвижники-изыскатели творчества великого Моцарта из Москвы. Проект «Русский Моцартеум» — придуман замечательными людьми из России, моими друзьями.

Хочу добавить, что в ближайшие недели и месяцы мне предстоят переговоры с целым рядом людей и организаций, которые, в случае их успешного завершения, позволят мне передать в дар Родине — как всегда безвозмездно — новые шедевры русской культуры. И не только. У меня есть кое-какие сюрпризы, связанные с А. С. Пушкиным и его произведениями.

Поздравляя со всеми праздниками — православными и государственными — всех российских читателей, телезрителей и радиослушателей, интересующихся нашей работой, хочу пожелать всем вам здоровья, успехов, счастья и мира.

Искренне Ваш барон Эдуард фон Фальц-Фейн, Лихтенштейн, Вадуц, родовое поместье «Аскания Нова».

* * *

Я достал памятный сверток с письмами от барона Фальц-Фейна.

Солнце за окном номера стояло высоко, на бледно-голубом небе не было ни облачка. Я не знал, конечно, о чем говорится в письмах, но у меня не было ни малейших сомнений в том, что они приведут меня к Игнацу Эдлеру фон Борну. Он — последнее связующее звено, ключ к решению головоломки.

Я доподлинно не знал, кто такие иллюминаты. Может быть, они, как и их современные двойники, которые ведут себя словно прыщавые подростки, мастурбирующие в укромных местечках, просто корыстные ублюдки с манией величия, запутавшиеся в паутине собственных интриг и махинаций. Но вдруг, как говорит Фрейкседо, они, сами того не зная, продали душу неким зловещим силам, которые питаются их кровью, а взамен наделяют их властью, позволяющей эксплуатировать человеческую жизнь и разворовывать ресурсы планеты. Может, письма расскажут мне правду? Или я так и не узнаю, чему верить? После встречи с бароном Фальц-Фейном я понял: не важно, во что ты веришь. Всякая вера есть лишь попытка объяснить жизнь. А объяснить ее — все равно, что объяснить, почему, слушая Моцарта, смеешься и плачешь одновременно.

Вера Моцарта вошла в мою жизнь в день знакомства с бароном Фальц-Фейном, все его существо, его присутствие, та божественная сила, которой он обладал. Эта же сила, но в иных формах, есть в каждом из нас.

Распаковав эту своеобразную бандероль — послание, которому 200 лет, я с трудом прочитал на титульном листе вензелястый древненемецкий текст:

Не публиковавшиеся дневниковые записи театрального доктора Николаса Франца Клоссета, Вена.

(Фрау В. Лурье, Вильмерсдорф, Берлин Германия, 1984 год.)

«За сим Николаус Франц Клоссет — театральный (домашний) врач В. А. Моцарта. Имею честь представить мои мысли в форме рукописного дневника»:

Вена, июль 1791 года.

Д-р Клоссет.

Итак, прошел год, как я стал домашним доктором у семьи Моцарта. Этот месяц дал старт самому грустному: ухудшению здоровья Моцарта под аккомпанемент всплывшей в слухах и сплетнях темы отравления маэстро, а затем и неожиданная смерть брата по ложе, единомышленника Игнациуса фон Борна. Но по порядку.

Еще с прошлого года Моцарт и Борн трудились над текстом будущей оперы «Волшебная флейта». И когда сценарий был закончен и поставлена логическая точка, произошла трагедия.

Для Моцарта это был невосполнимый удар. Он был у гроба своего друга фон Борна, отдав полагающиеся почести. Но сам не находил себе места, страстно переживал происшедшее и так же переживал, как потерю четыре года назад друга и лечащего врача д-ра Зигмунда Баризани. Итак, по порядку.

С Моцартом произошло несчастие — он отравился, да так крепко, что ко мне прибежала его служанка Леонора (или Лорль, как маэстро величал ее) и срочно позвала меня к Моцартам. На Рауэнштайнгассе № 8. Я жил недалеко и скоро был у постели композитора.

Он впал в беспамятство; лицо было бледное, изможденное. Когда он пришел в себя и увидел у постели меня, то с трудом проговорил:

— Я был на ужине у Сальери. И дома почувствовал себя скверно.

Неужели меня отравили плохой пищей, доктор?

Я, конечно же, смутился и попытался успокоить маэстро:

— Чепуха! Это невозможно. Просто совпадение; все болезни от нервов. А вы, по всей видимости, расстроены.

— Но у меня невыносимые боли в желудке, тошнит от любого куска, даже от питья — чуть что, открывается рвота, — признался он со слезами на глазах и высказал свои подозрения: — Доктор Клоссет, кто-то, должно быть, покушается и на мою жизнь, намереваясь отправить меня на тот свет раньше отмеренного срока?

— Все болезни поселяются, прежде всего, в голове, а потом уже в желудке, — дипломатично ответил я и поинтересовался: — Какие у вас симптомы?

— После еды у меня во рту остается металлический привкус. Потом это чувство нездоровья, которое охватило целиком организм. И эта проклятая депрессия.

— Друг мой, это нервы, — отозвался я и, немного поразмыслив, добавил: — Выпишу-ка я вам рецепты на лекарства. Передадите фрау Констанции, она распорядится заказать в аптеке.

С этого времени маэстро часто посещало предчувствие смерти, но кто этот отравитель, он совершенно не подозревал.

Не только заказ Реквиема, с которым «серый посланец» упорно торопил композитора, ошеломил Моцарта и дал повод для раздумий, его напугал и устрашающий вид самого Антона Лайтгеба (управляющий графа Вальзегга цу Штуппах).

Было ли это все случайно? И почему Моцарт мог даже вычислить день своей смерти? Он подумал о масонской символике, и, тем не менее, ему и в голову не могла прийти мысль о братьях-масонах по ложе, им не было никакого смысла устранять его, ведь, в конце концов, они его поддерживали!

Мне становилось все яснее, что Моцарту — в соответствии с символикой «Волшебной флейты» и легализацией на сцене масонских ритуалов — кто-то хотел отомстить. И, «круг заинтересованных лиц» уже сформировался, а значит, была выдана своеобразная «черная метка» в виде визитов настойчивого человека в серых одеждах.

Вена, 21 июля 1791 года.

Д-р Клоссет.

Меня, опытного врача с богатой практикой, трудно обмануть в том, что касается медицины. Наслушавшись от Моцарта, что после обеда у Сальери, он чувствовал себя плохо, а ему могли дать яду, я уже был настроен на эту зловещую волну средневековой аптеки. Случай скоро представился. 21 июля 1791 года во время дружеского обеда Игнац фон Борн упал, будто сраженный пулей на пол и громко закричал от непереносимой боли в желудке и кишечнике, стал корчиться в жестоких конвульсиях. Случилось это в гостях у Моцарта.