«Лающая собака никогда не укусит, а грозящий человек не нанесет удар первым», – размышлял Самсонов, минуя городские окраины.

Капитан жил во втором этаже небольшого особняка. Первый этаж занимали семьи военных спецов штаба армии, и близлежащие дома также были населены бывшими офицерами бывшей русской армии. Здесь, в окружении себе подобных, они обладали хотя бы воображаемым спокойствием. Впрочем, действенность этого воображения непосредственно зависела лишь от одного человека, им был комендант Воронежской ЧК бывший мясник Иван Кастырченко.

Об этом человеке и думал Самсонов по пути домой. Воодушевление первых шагов к задуманному разгрому Красной армии ушло. Князь Мещерский канул в неизвестность, страхи оживали в душе капитана. Его снедал не ужас расстрела или заключения, но оторванность от мира, абсурдность, фантастичность происходящего. Будучи плотью от плоти русского офицерства, он не мог смириться с подчинением Льву Бронштейну или Ивану Кастырченко.

Именно будничное, постылое влекло его на подвиг и на предательство. И капитану суждено было жить во времена, когда грань между первым и вторым стерлась совершенно.

– Сергей Ильич! Беда! – Петревский сбежал навстречу капитану с парадного крыльца. – Она, то бишь женщина эта, которую вы приказали взять с собой, баронесса Таубе, застрелилась! – выпалил Петревский и опрометью с полотенцем через плечо бросился за угол.

Самсонов проводил взглядом ординарца, постоял в задумчивости и, тяжело вздохнув, пошел следом. За углом дома на квадратной, посыпанной гравием площадке толпились люди. Здесь были почти все обитатели близлежащих домов. Дети стояли поодаль, девочки плакали, а мальчики, насупленные и деловитые, радостными возгласами встретили капитана. Перед Самсоновым расступились, и он увидел баронессу. Несчастная лежала на спине, скрестив руки на груди, зажимая пальцами кровоточащую рану. Глаза ее были открыты и неподвижны. Над баронессой склонились дворник Булат и Петревский. В то время как дворник приподнимал баронессу за плечи, Петревский, морща лоб, неуклюже стягивал полотенце на ее груди.

– Юнкер, оставьте, – приказал Самсонов. – Не видите, что она мертва?

Петревский поднял голову и зло посмотрел на Самсонова.

– Но как?!

– Я вам приказал позаботиться об этой женщине. Где она достала оружие? Почему вы позволили ей уйти из дома?

– Я отлучился, – рябое лицо Петревского передернула гримаса обиды и недоумения. – Она застрелилась.

– Я вижу. Булат, а вы что? У юноши припадок, отведите его в дворницкую и приведите в чувство. Она мертва. Позаботьтесь о похоронах.

– Слушаю, барин, – пробасил Булат.

– Расходитесь, господа. Расходитесь. И уведите детей, и без того много крови льется у них на глазах.

Самсонова послушали. Женщины стали расходиться первыми, забирая с собой детей. Вслед направились и офицеры, группами, куря и перебрасываясь редкими фразами.

– Я знал ее мужа, – сказал пожилой, крепко сложенный, с окладистой бородой и усами артиллерист, – барона Таубе. Стойкий был человек. Вам известна его судьба?

– Расстреляли, – сухо ответил Самсонов.

– Пожалуй… – артиллерист хотел еще что-то добавить, но не решился и, перекрестившись, пошел прочь.

Самсонов проследил за тем, как Петревский и Булат подняли тело с земли и отнесли на квартиру Губиных. Анна Семеновна Губина со своей взрослой дочерью Леночкой вызвались омыть тело покойницы и позаботиться о похоронах.

Докурив, капитан сделал выговор пришедшему в себя и стыдливо краснеющему Петревскому, на том удовлетворился и поднялся к себе. В прихожей его встретила экономка Наталья Леонидовна, с белым в лиловых пятнах лицом. Это была женщина пятидесяти с лишком лет. Ее муж, полковник, погиб в мировую войну, и Самсонов приютил вдову с ее семнадцатилетней дочерью Аней.

– Наталья Леонидовна, вы же такого на своем веку повидали, как можно было допустить? – с упреком в голосе начал с порога капитан. – Я понимаю Петревского, взбалмошный мальчишка, все мысли о подвигах да о девичьих кудрях!

И Самсонов, и Наталья Леонидовна знали, что Петревский втайне влюблен в Аню, а Аня втайне влюблена в юнкера, но об этом отчего-то было стыдно говорить обоим.

Наталья Леонидовна все так же мрачно и молча стояла в коридоре, держась ладонью за стену. Самсонов подумал, что упреки излишни, и хотел пройти в комнаты.

– Сергей Ильич, – хриплым шепотом произнесла вдова, когда капитан уже открывал дверь в гостиную, – не вините Петревского. Он ни при чем. Это я дала покойнице пистолет.

– Зачем?

– А вы бы смогли жить после такого? – женщина всхлипнула и, не сдержавшись, зарыдала.

Самсонов помедлил мгновение.

– Вы бы смогли?! – истерично воскликнула Наталья Леонидовна.

– Нет, я бы не смог.

– Вот и я… – она глубоко вздохнула, глотая катящиеся по щекам слезы и, прижав ладонь к губам, замолчала.

– Я думал помочь ей.

– А помогла я.

– Должно, верно. Ее все одно нашли бы и расстреляли. А так мука одна.

Самсонов повернулся и вошел в гостиную.

– Еще, Сергей Ильич, постойте. Я совсем запамятовала, к вам посетитель.

– Посетитель?

Самсонов привык к паломничеству всяческого рода просителей и жалобщиков. Он по мере сил помогал им, но с самых первых дней своей службы в Воронеже строжайше запретил пускать кого-либо постороннего в свою квартиру.

– Да, – Наталья Леонидовна стыдливо покраснела, – я помню ваше указание ограждать… но он очень необычный и настойчив…

– Они все необычные, – раздраженно ответил Самсонов. – Где он?

– Дожидается в кабинете…

– Вы в своем уме?! Вы пустили постороннего человека в мой кабинет?

Самсонов быстро прошел через гостиную и спальню в кабинет.

– Любезный капитан! Милейший! Дражайший! Сергей Ильич! Сколько лет!

Самсонов оказался заключенным в сильные объятия и с трудом набрал воздуху в грудь, чтобы не застонать.

– Рад! Рад! Сердечно счастлив лицезреть ваше появление! – не умолкал гость. – Право, восхищению моему не было б предела, но поймите правильно, – незнакомец вдруг понурил голову, – такое событие… такое несчастье омрачило нашу встречу. Ну да ладно, не будем о грустном. Царствие небесное душе покойницы. Вечная память. Но что я вас держу на пороге?! – незнакомец как ни в чем не бывало оживился и, радушно улыбаясь во все красивое белое лицо с орлиным носом, ничуть не смущаясь, жестом пригласил капитана в его собственный кабинет. – Проходите, проходите. Садитесь. Чаю? Кофе? Может быть, коньяк? Что прикажете? Наталья Леонидовна!

– Да! – с придыханием и волнением в голосе отозвалась из гостиной экономка.

– Чаю с ромом! И прикажите никого не пускать. Нас ни для кого нет.