Акушерка подала мне ножницы, шершавые и затупившиеся из-за многочисленных обработок в стерилизаторе, и я в очередной раз удивился, как же сложно разрезать такую нежную на вид субстанцию. Мне пришлось кромсать ее, словно это был стальной трос. Мать рожала младенца, стоя на четвереньках, но, как только я подал ей ребенка, она легла на спину и положила дочь на грудь со вздохом изумления. Пока мать, отец и их младенец растворялись в мире для троих, мы с акушеркой ждали завершения родов. Это был еще не конец.

«Третья стадия» родов многим неизвестна, так как они считают, что шоу заканчивается с появлением на свет младенца. Однако гормональная буря и происходящие в теле химические процессы отделяют плаценту. Если сокращение будет происходить слишком медленно, кровь может начать струиться из матки, что известно как «послеродовое кровотечение». Я аккуратно, но довольно сильно надавил на опускающийся живот матери, чтобы понять, сокращается ли матка. Она сокращалась.

Я осторожно потянул за пуповину парой стальных щипцов. Ребенок уже сосал грудь матери: пока он это делал, гормоны, ускоряющие выработку молока, тоже стимулировали сокращение матки. Теперь пуповина казалась совсем бледной на фоне стали: артерии и вена внутри нее стали сейчас лишь призраками своей былой мощи. Пока я тянул, пуповина внезапно расширилась, как расширяется дерево в том месте, где в землю углубляются корни. «Послед[95]», фиолетовый сгусток крови, выскользнул из тела матери на кровать.

Послед был тяжелым, более 500 граммов, практически круглым и толстым. С самых ранних сроков беременности ему приходилось доставлять кислород, сахар и питательные вещества развивающемуся плоду, а также уносить в тело матери углекислый газ, мочевину и другие побочные продукты. Кровь матери и плода не смешивается, но капилляры каждого из них так близко располагаются друг к другу, что кажется, будто миллион крошечных рук сцепились пальцами через плаценту. Да Винчи заметил это более 500 лет назад, в то время как многие его современники полагали, что ребенок растет внутри матки, поглощая менструальную кровь матери. Выполненные Леонардо рисунки плаценты напоминают послед овцы; считается, что он видел лишь один труп женщины, умершей во время беременности. Он не был одинок: на протяжении многих веков европейские мужчины, казалось, были больше знакомы с плацентой овец, чем своих собственных детей. Даже научное название оболочки плаценты, «амнион», происходит от греческого «ягненок».

Большинство составляющих нашей анатомии достаточно крепкие, чтобы проработать как минимум 40–50 лет до того, как начнутся какие-либо проблемы, но орган, который требуется организму лишь на протяжении восьми-девяти месяцев, показывает, насколько уязвимой может быть ткань человеческого тела. Я видел плаценты, которые превращались в хрупкую и серую субстанцию либо из-за токсинов, которым они подвергались, либо из-за глубоко прожаренной пищи, любимой шотландцами. Хуже всего выглядят плаценты заядлых курильщиц: они покрыты узлами желтого цвета, плотными, как серая амбра.

Однако эта плацента была чистой, и я положил ее на стальной поднос. Напоминающие паутину остатки амниотического мешка были объединены с самой плацентой, и я не видел никаких разрывов. «Оболочки не повреждены», – сказал я медсестре, прежде чем неуклюже выбросить плаценту в пластмассовое ведро. Я закрыл его оранжевой крышкой, словно баночку с краской, и понес в комнату, где хранились все отходы. Теперь эта плацента, которая недавно была необходима для жизни и роста плода и служила центром его мира, стала лишь составляющей кучи плацент и пуповин, доставленных сюда от родивших сегодня женщин. Уже завтра все это будет сожжено в больничной печи. То, что еще сегодня утром питало ребенка, завтра станет дымом, летящим над городом.

Греческое слово omphalos происходит от того же корня, что латинское umbilicus: они оба несут в себе смысл пребывания в центре либо тела, либо мира. Греки считали Омфал, камень в Дельфах, географическим центром Земли. Примерно в то же время, когда люди активно приезжали паломничать в Дельфы, греческий путешественник и историк Геродот писал о том, какие разные обычаи преобладают в различных частях Древнего мира.

Можно вспомнить, например, историю о Дарии [1]. Когда Дарий был царем Персии, он собрал греков, которые в то время находились при его дворе, и спросил, за какую награду они согласились бы съесть тела их мертвых отцов. Они ответили, что не сделали бы это за все богатства мира. Позднее в присутствии греков Дарий спросил индийцев из племени каллатиев, которые едят тела умерших родителей, за какую награду они бы их сожгли. Царь пригласил переводчика, чтобы греки поняли ответ. Индийцы издали вопль ужаса и запретили ему даже упоминать о таких страшных вещах.

Для Геродота обычай был превыше всего; в последние несколько десятилетий на Западе принято сжигать плаценты вместе с грязной одеждой, больными органами и зараженными иглами в больничной мусоросжигательной печи.

Как греки Дария пришли в ужас от перспективы есть своих отцов, так и индийцы племени каллатиев были напуганы тем, что им не придется их есть. Практика поедания плаценты пробуждает противоречивые чувства. Плацента – богатый источник прогестерона, гормона, сохраняющего беременность. Падение в теле женщины уровня прогестерона вызывает перепады настроения после рождения ребенка, которые часто приводят к послеродовой депрессии. Поедание последа типично как для хищников, так и для всеядных животных, например, шимпанзе, которые являются нашими ближайшими родственниками. Здесь стоит вопрос не столько о питании, сколько о предоставлении истощенной матери возможности мягко выйти из беременности, характеризующейся высоким уровнем прогестерона.

В Ветхом Завете есть только одно упоминание о последе, и оно связано с нарушением табу: во Второзаконии 28, стих 57, женщине разрешают съесть плаценту (что обычно не было позволено), так как ее город находится в осаде. Однако в других средиземноморских культурах поедание новоиспеченной матерью последа поощрялось, так как это способствовало появлению молока и сокращению болей во время возвращения матки к нормальному размеру.

От Марокко до Моравии и Явы женщины ели собственную плаценту и плаценту других женщин [2], чтобы улучшить свою фертильность, в то время как в Венгрии пепел от сожженной плаценты тайно подмешивали в еду мужчинам, чтобы сократить их плодовитость (все это не так странно, как кажется: женские половые гормоны иногда способствуют женской фертильности, замедляя при этом выработку спермы у мужчин). Во время правления китайской династии Тан в VIII веке н. э. считалось, что плацента матери, родившей девочку, способна снова превратить женщину в юную девушку[96].

Яйца ранних позвоночных росли в окружении морской воды; мы, млекопитающие, у которых матка заполняется амниотической жидкостью, носим море внутри нас. То, что оболочки матки тесно связаны с морем, было известно с древнейших времен. Так жители Британских островов считали, что ребенок, появившийся на свет в оболочке плода, непременно станет выносливым пловцом и будет удачливым всю жизнь.