Внутри лагеря мы делали дорогу из камня — клали камни и засыпали их песком. Однажды мы работали и приводят человек десять евреев, один из них стал убегать, и к нам. Он бежал, а немцы по нему стреляли и таки попали — он где-то в двух метрах от меня упал на бок. Немец подошел, выстрелил ему в грудь, у него из спины струйка крови брызнула. А когда бежал один поляк, то его поймали, привели в лагерь, нас построили. Штаны с него сняли, положили его на землю, немец стал ему на плечи, а еще двое бьют его по жопе.

Весной людей из лагеря стали выводить на работу — приходилось идти пешком через город. Водили их в цех, где делали ботинки с деревянными подошвами. Тем, кого водили туда, коричневой краской мазали брюки, рукава и рисовали полосу через спину — если убежишь, то тебя будет видно издалека. Но нашу партию взяли и не успели помазать, только стали мазать, тут раз — команда выходить. Подходим к воротам, там бригадир: «Стать!» Стали. Он доложил немцу, столько человек, тот махнул: «Марш!» Оркестр играет марш, и мы выходим. Сходили на работу. Вернулся я в лагерь, вижу — уже все помазаны, скоро и меня будут мазать. Я подумал: «Буду бежать!» А мне Украинский вспомогательный комитет дал буханочку хлеба, я часть съел, а кусок остался. Отдал этот кусок хлеба одному знакомому мужику из Сокаля, говорю ему: «Возьмите хлеб, я буду бежать. Если я убегу, то наемся, а если убьют, то мне этот хлеб уже будет не нужен». В том цехе, где мы работали, все было огорожено, забор вокруг. Дождался обеда, все пошли в подвал на обед, а я зашел между досок, спрятался. Вижу — калитка открыта, и возле нее немец дремлет. Я вышел, номер на спине оторвал, а на груди — закрыл. И дальше улицами, улицами пошел в Дубляны, а оттуда пешком на Сокаль. Заходил в села, просил поесть. Кто давал, кто не давал, в одном селе даже пустили переночевать, но вообще люди боялись принимать. На второй день я добрался до Волсвина, там у родственников переночевал, а еще через день пришел в Поздимир.

Пришел домой и дома еще месяц лежал — не мог двигаться. Я был такой худой, измученный, что через щепку не мог переступить! Немного отошел, пришел снова в Сокаль, в школу. Секретарь увидел меня, спрашивает: «Ну что, выпустили тебя или сбежал? Будешь дальше в школу ходить?» Я сказал, что меня выпустили, и директор школы пошел к ландвирту поблагодарить, что меня освободили из лагеря! Я это увидел и уже боялся показываться. Еще когда я сидел в лагере, мой отец ходил в Сокаль, просил ландвирта за меня. Тот каждый раз говорил: «Я выпущу Вашего сына». А когда я сбежал, то он вызвал отца и спрашивал, есть ли я дома. Потом говорит: «Я проведу розыск, найду Вашего сына и пришлю Вам». Отец понял, что тот его обманывает, и больше ничего обо мне не говорил. А мне было некуда деваться — дома жить не мог, потому что меня искали, учиться не мог, потому что сразу арестовали бы. Ребята посоветовали идти на Волынь, в лес, в сотню УПА, и я решил идти. Мне сказали, куда идти, какая сотня, и из Сокаля по линии связи повели на Волынь. По линии связи водили таким образом — связная приводит тебя в село, там сидит еще какая-нибудь девушка или парень, тебя передают дальше, и так из села в село.

Пришел я в лес возле местечка Порицк, но долго там не задержался, потому что меня вызвали на курсы Службы безопасности. Дело в том, что окружной руководитель СБ ОУН был родом из нашего села, знал меня с детства. Звали его Василий Баран, он имел псевдо «Гефайст» и руководил СБ в Сокальском округе. И эти курсы проводил он. Курсы длились три месяца, а потом мы уже стали работать. Проводили их в селе Воглов — там был пустой панский двор, мы в нем собирались. Преподавали нам эсбисты, их имен никто не знал.

А.И. — Что изучали на курсах СБ?

М.С. — Главное — как узнавать шпиона, агента. Мы должны были наблюдать за поведением человека, слушать какой у него акцент, какие слова употребляет и так далее. Дело в том, что по нашей территории ходили переодетые советские сексоты, собирали информацию. А еще попадались такие, которых мы называли «власовцы» — те, что действовали сами по себе (название произошло от украинского «діяти на власну руку» (т. е. действовать самостоятельно) — прим. А.И.). Они не были ни в ОУН, нигде, а просто ходили, грабили население. И с теми, и с другими боролась СБ.

Учили как вести следствие, как допрашивать, как смотреть человеку в глаза, как понять, врет человек или нет. Учили записывать все, что человек говорит — если один раз сказал одно, а второй раз другое, то уже что-то не то. Шифрование изучали — эти коды у меня есть до сих пор. У нас коды были значками — точка, запятая, две запятые. И физическую подготовку мы проходили — и окопы копали, и стреляли, и по — пластунски ползали. Физически я был хорошо развит — приходилось быть крепким, иначе не выдержал бы той нагрузки. Очень хорошо изучали оружие, я любое оружие мог разобрать и собрать с закрытыми глазами — и советское, и немецкое, и чешское. Гранаты я тоже знал — на курсах были гранаты такие как яйцо — пластмассовые, были немецкие жестяные — такие круглые, были гранаты на деревянной палке. К тому же, и в лесу гранат валялось полно. Стрелял я хорошо. Как-то нашли в лесу дуб, в нем снаряд застрял и не разорвался. Я головку у снаряда откручиваю, отхожу подальше и стреляю по нему из автомата, он рвется. А дома я имел пулемет «Максим» — нашел его в лесу, притащил, спрятал под скирду. Пробовал из него стрелять, а пули трассирующие, светятся. Отец на меня ругался: «Осторожно! Немцы будут ехать — увидят!»

После курсов меня направили в СБ — командиром подрайонной боевки. Боевка имела свою территорию — села Розжалов, Реклинец, Поздимир, Корчин, Радванцы, Воглов, Волсвин, Андреевка, Яструбичи, Селец. Центр был в селе Розжалов. Боевка состояла из семи человек, а я восьмой, командир. Но все вместе мы ходили редко — тех двоих послал в какое-нибудь село по связи, других двоих — еще куда-нибудь на задание. Время от времени собирались все вместе — наперед договаривались, где должны собраться. Иногда, когда нужно, посылал к хлопцам связного. Вооружены мы были неплохо — автоматами, десятизарядками, гранатами. Я имел немецкий «эм-пи».

Своих хлопцев я знал только по псевдо. По имени знаю одного, псевдо «Соловейко», звали Ярослав Шиба, а так никого не знал. Все мои ребята погибли в 1949 году в Яструбичах, в схроне, вместе с «Гефайстом». Их окружили, и они все застрелились.

А.И. — Какие задачи выполняла подрайонная боевка СБ? Кто ставил эти задачи перед Вами?

М.С. — У меня был руководитель — следователь СБ. Если мы где-то кого-то задержали, то вели к нему. А самой главной задачей была борьба с сексотами и с бандами. Вот, например, в селе никого нет. Пришли сотни УПА, заквартировали, а агенты подошли к лесу и начали стрельбу — вроде как враг идет. Делали такую провокацию, чтобы наши вышли из села. А наша задача раскрыть, кто они и что — где стреляли, кто стрелял? Мы должны были выйти туда, сделать засаду, встретить их, захватить и узнать, кто они. Да и то, сразу не брали, а сначала следили за ними.

Даже при немецкой оккупации к нам проникали советские агенты. Например, попал к нам один кагэбист. Летом 1943 года в селе Яструбичи создали самооборону, и много людей туда записалось. Вообще в Яструбичах было самое большое подразделение самообороны и собиралось больше всего сотен УПА в нашем крае. Так вот этот человек пришел по линии связи и возглавил самооборону в селе. Помню, он вышколенный был, натренированный, и при себе имел семь хлопцев — боевиков. Имел кожаную куртку, и как-то шли они на задание, ему жарко стало, говорит одному парню: «Дай мне поносить свою куртку, а я тебе свою кожанку». Поменялись куртками и пошли дальше. А тот парень кожанку надел, смотрит — там что-то есть. Залез под подкладку — советские документы! Но он не знал, что с этим делать, думал — может, это так надо. Да и боялся что-то сказать на командира! Но потом все-таки сказал мне. Я говорю: «Что?!» И сразу к «Гефайсту», тот говорит: «Будем брать его!» Он сидит в хате, ужинает, мои хлопцы зашли в хату, становятся возле него. А я стою на улице, смотрю в окно. Приходит «Гефайст», садится напротив, раз — и этот документ перед ним на стол. А тот — за кобуру! Хлопцы сразу — хвать! Скрутили его. И все — взяли его, повели. Еще ж надо узнать, с кем он связан — это уже старшие делали. Но знаете, советские агенты были такие спецы, что трудно у них что-то узнать.