Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если разобраться, ворошил прошлое Алексей, сюда его привела короткая и даже анекдотическая цепочка случайностей.
Началось с того, что и в мединститут, о котором мечтал со школьной скамьи, он попал, можно считать, случайно. На вступительном экзамене по литературе дерзко, по-мальчишески написал, что, живи Анна Каренина в наше время, она не бросилась бы сдуру под колёса, а обратилась бы за помощью и поддержкой в профсоюзную организацию. Грамматических ошибок в сочинении не было, и экзаменатор в порыве либерализма поставил автору тройку, но из-за этой тройки до проходного балла Алексей чуть-чуть не дотянул. Решил податься в Технологический — ходили слухи, что там недобор. Пошёл в приёмную комиссию забирать документы и буквально поймал в свои объятия поскользнувшегося на апельсиновой корке толстяка с портфелем.
— Безобразие! — буркнул толстяк.
— Это насчёт того, что я помешал вам загреметь вниз по лестнице?
— Я имел в виду мерзавца, бросившего корку.
— Кстати, вы снова наступили — на другую.
— Юноша! Вас послало ко мне провидение! Спасибо.
— Благодарите Анну Каренину, — проворчал Алексей и направился было дальше, но толстяк его остановил:
— А почему, собственно, я должен её благодарить?
— Долго рассказывать, — с некоторой досадой ответил Алексей. — Простите, я спешу.
— Забирать документы? — И, улыбнувшись отразившемуся на лице Алексея изумлению, добавил: — Не удивляйтесь, я заведую кафедрой психологии. Излагайте.
Вот и получилось, что благодаря никчёмной апельсиновой корке Алексей всё-таки попал в медицинский институт. С блеском его окончил и получил лестное для выпускника приглашение в клинику экспериментальной хирургии. За четыре года работы набрался кое-какого опыта, самостоятельно проделал ряд интересных операций и стал уже задумываться над диссертацией, как в цепочке случайностей появилось второе звено.
В отдельной палате, над которой шефствовал доктор Антонов, лежал в ожидании пустяковой операции известный актёр, красавец и любимец публики. Руководство клиники во всём ему потакало и даровало множество привилегий, главной из которых был свободный доступ посетителей, точнее, посетительниц, засыпавших цветами ложе скорби своего кумира. Другие больные роптали, и Алексей понемногу возненавидел своего пациента, Фанфана-Тюльпана на сцене и беспримерного труса в жизни, умирающего от страха при мысли об операции. Однако что мог поделать рядовой доктор, если сам главный врач ежедневно навещал больного и самолично заглядывал в скрытое от глаз широкой публики место, подлежащее хирургическому вмешательству!
Но однажды терпение Алексея лопнуло. В святое время обхода доктор застал в палате весьма эффектную особу, которая сочувственно внимала возвышенным мыслям актёра: «О Шекспир! О святое искусство!»
— У меня дама, — с королевским величием заявил актёр. — Зайдите позже.
— Пардон, — сдерживая бешенство, с улыбкой проговорил Алексей. — Я только хотел напомнить, чтобы вы не забыли сегодня вечером и завтра утром сделать очистительную клизму с ромашкой!
И, с огромным удовлетворением взглянув на отвисшую челюсть пациента, вышел из палаты. Вслед за ним пулей выскочила особа. Она прислонилась к стене и, всхлипывая, смеялась до слёз.
— Хотите валерьянки? — предложил Алексей.
— Какой у него был идиотский вид! — обессилев, пролепетала особа.
— А ведь и в самом деле идиотский! — расхохотался Алексей. — «О Шекспир!..»
— «О святое искусство!» — изнемогала она. — Боже, какая я дурёха!
Так Алексей познакомился с Лёлей.
Актёр учинил грандиозный скандал, и главный врач потребовал, чтобы доктор Антонов немедленно извинился перед своим пациентом.
— Ни за что на свете! — отрезал Антонов и, сузив глаза, добавил: — Впрочем, извинений не потребуется. Я ухожу по собственному желанию.
— Голубчик, — неожиданно смягчился главный врач, — ну зачем так?.. Я понимаю, что вы… Но, честно говоря, признайтесь, что немножко чересчур, а?
Алексеи пожал плечами и вышел. Когда он через несколько минут принёс заявление, главный врач в смущении расхаживал по кабинету.
— Погодите, спрячьте своё заявление, у меня есть одна идея… Вы молоды, сильны… Лет двадцать с лишним назад, в ваши годы, я бы даже не задумывался… Понимаете?
— Пока нет, — терпеливо ответил Алексеи.
— Да, я же ещё не сказал… Мне вчера звонили полярники, им срочно нужен хирург в антарктическую экспедицию. Я обещал порекомендовать им человека.
— С удовольствием! — вырвалось у Алексея.
— Ну, тогда решено. — И главный врач снял телефонную трубку.
Через три месяца, простившись на причале с родителями и Лёлей, врач-хирург антарктической экспедиции Антонов стоял на палубе «Оби» и смотрел на угасающие вдали огни Ленинграда.
Разговаривать ни с кем не хотелось, а деться некуда, во всех каютах шла отвальная, и Алексей всю ночь просидел в музыкальном салоне, глядя в окно на осеннюю Балтику и думая о своих сложных взаимоотношениях с Лёлей.
Они встретились в первый же день их знакомства и поужинали в ресторане на Невском. Почему она пришла навестить этого актёра, Лёля не объяснила; впрочем, и в дальнейшем она не отчитывалась в своих поступках.
Наутро, уловив взгляд Алексея, она сказала:
— Вижу в твоих глазах вопрос. Спрашивай.
— Нет, что ты, — смутился Алексей.
— Я у тебя какая?
Алексей, краснея, начал бормотать, что-то невнятное. Лёля рассмеялась:
— Можешь не отвечать, но и меня ни о чём не спрашивай.
— Мне кажется, мы должны знать друг о друге всё.
— Зачем?
— Я люблю тебя.
— Слишком быстро, милый. Ты мне нравишься, но не больше.
В свои двадцать семь лет Алексей отнюдь не был монахом. Обзаводиться семьёй он пока не собирался. Родители, ревниво относившиеся к единственному чаду, заранее настроились против будущей невестки и, руководствуясь старой житейской истиной: «Сын не дочь, в подоле не принесёт», — были даже довольны, что сын не спешит жениться.
Но связь с Лёлей осложнилась одним обстоятельством: Алексей впервые полюбил.
Лёля была на два года моложе его, но уже успела пережить неудачное замужество и имела трёхлетнюю дочь Зою — Зайку, очаровательное белокурое и темноглазое существо. Воспитывалась Зайка у живших по соседству дедушки и бабушки, которые души в ней не чаяли и полностью освободили маму от родительских хлопот. Лёля забегала к дочке, баловала её часок-другой и не без облегчения уходила «в личную жизнь».
Работала Лёля в газете и была на хорошем счету, так как добывала материал там, где пасовали самые опытные репортёры: ей ничего не стоило взять интервью у самого высокого начальства или даже у тренера футбольной команды за полчаса до начала игры — подвиг, который могут оценить только журналисты. Все, в том числе и сама Лёля, понимали, что дело не