На песке там и здесь лежали маленькие островки из раненых. Проходящие мимо них отмечали, что те, кто сидел, вставали, как будто у них выработался иммунитет к боли. Они как будто не замечали и не слышали того, что происходит вокруг. Штабной сержант Альфред Эйгенберг, находившийся в качестве санитара при 6-й специальной инженерной бригаде, вспоминал, что «тяжелораненые были необычайно тихими и скромными». Раненых было так много, что в первые минуты его пребывания на берегу Эйгенберг не знал, «где и с кого начать». На пляжах «Красной собаки» ему попался молодой парень с ногой, «распоротой от колена до таза так глубоко, что видна была пульсирующая артерия». Солдат тихо объяснил Эйгенбергу: «Я принял все свои сульфамидные таблетки и высыпал весь порошок на рану. Я ведь поправлюсь, правда?» Эйгенберг не знал, что ответить. Он дал солдату дозу морфия и сказал: «Конечно, с тобой все будет в порядке». Потом сделал то, что мог в ту минуту придумать: он аккуратно соединил края раны и прошил их булавками.

В хаос, неразбериху и смерть на пляжи выходила третья волна десанта и останавливалась. На несколько минут позже пришла четвертая и также остановилась. Люди лежали плечом к плечу на песке, на камнях и глине, укрывались за препятствиями, прятались среди мертвых тел. Они думали, что найдут на берегу воронки от бомб, чтобы укрыться; полагали, что огневые позиции противника подавлены; что они высадились в назначенном месте, но все было наоборот. Люди были напуганы смертью, которая вырвала товарищей из их рядов. Замерзшие, они были буквально парализованы. Многие из них считали, что все кончено. Техник-сержант из 741-го танкового батальона видел человека, который «сидел у самого берега, не замечая, что вокруг него ложатся пули от пулеметных очередей, тихо плакал и бросал в воду камешки».

Такое состояние длилось не очень долго, люди начинали понимать, что на берегу их ждет верная смерть. Они поднимались и шли вперед.

В 10 милях от пляжей «Омаха» на плацдарме «Юта» высадилась 4-я дивизия и быстро стала уходить в глубь территории, занятой противником. Пришла третья волна десанта, не встретив значительного сопротивления немцев. На пляжи упало несколько снарядов, иногда раздавались автоматные и пулеметные очереди, но это не было сражение, которого ожидали десантные части союзников. Рядовой Дональд Джонс, который высаживался на берег со второй волной, вспоминал потом, что это напоминало «еще одну учебную высадку». Рядовой Рей Манн ощутил даже «некоторое разочарование», потому что «высадка оказалась слишком простым делом». Даже система препятствий оказалась не такой труднопреодолимой и грозной, какой представлялась. Войска встретили только несколько бетонных конусов и тетраэдров, расставленные кое-где стальные «ежи». Некоторые из препятствий были заминированы, но маскировки не было, и инженерным подразделениям не составило труда подойти к ним и обезвредить. Быстро был проделан проход шириной в 50 ярдов, а в течение следующего часа был очищен весь берег.

Танки, выстроившись в линию длиной в милю, стояли на берегу. Применение танков обеспечило успех операции десантирования сухопутных сил. Танки, шедшие к берегу с первой волной десанта, с воды вели огонь по огневым позициям немцев, что с учетом предварительной бомбардировки с воздуха произвело на обороняющих берег деморализующее действие. Но потерь атакующие не избежали. Почти сразу после выхода на берег рядовой Рудольф Мозго стал свидетелем первой в своей жизни смерти. Один из танков получил прямое попадание. Мозго увидел тело танкиста, одна половина которого лежала на башне, а другая была скрыта внутри танка. Младший лейтенант Герберт Тейлор из 1-й специальной инженерной бригады не мог двинуться с места после того, как «человеку разрывом снаряда оторвало голову». Рядовой Эдвард Вольф проходил мимо мертвого американца, «который сидел, как живой, прислонясь к столбу». Картина была такой мирной, что Вольф хотел «подойти и разбудить его».

Вдоль берега взад-вперед ходил бригадный генерал Теодор Рузвельт, постоянно массируя пораженное артритом плечо. Пятидесятисемилетний Рузвельт был единственным генералом, который высадился с первой волной десанта. Его первая просьба об участии в первой стадии операции была отклонена, но он повторно обратился к командиру 4-й дивизии генерал-майору Раймонду Бартону, мотивируя необходимость своего участия тем, что «ребятам будет легче, если они будут знать, что я вместе с ними». Бартон неохотно согласился. Это согласие потом не давало ему покоя. «Когда я прощался с Тедом в Англии, – вспоминал позже Бартон, – я не надеялся, что снова его увижу». На берегу решительный Рузвельт проявлял необыкновенную активность. Сержант Гарри Браун из 8-го пехотного полка видел, как Рузвельт «с картой в одной руке и стеблем камыша в другой шел по берегу и как будто искал что-то на берегу». Вокруг рвались мины, поднимая в воздух песок, который тяжелым дождем падал вниз. Это раздражало Рузвельта, и он камышовым стеблем с досадой чистил свою генеральскую форму.

Когда на берег стали выходить пехотинцы третьей волны, вдруг начали стрелять орудия калибра 88 мм. Снаряды ложились среди атакующих. Десятки людей упали на песок. Через несколько мгновений из дыма появилась одинокая фигура. Лицо у солдата было черное. Каска и оружие исчезли. Он, бессознательно глядя перед собой, шел от воды вверх по берегу. Крикнув санитаров, Рузвельт подбежал к контуженому. Он обнял солдата. «Сынок, – сказал генерал, – думаю, тебя лучше отправить назад в Англию».

Только Рузвельт и несколько офицеров знали, что высадились не в назначенном месте. Ошибка была «счастливой»; тяжелая береговая артиллерия была расположена как раз в районе, где они должны были высадиться. А теперь войска союзников находились вне досягаемости для огня. Причин, по которым союзники не высадились в заданном районе, было несколько. Дым от разрывов снарядов, выпущенных корабельной артиллерией, скрыл от десантирующихся ориентиры на берегу; течение несло их вдоль берега; единственная лодка сопровождения, в задачу которой входило вывести десант первой волны к назначенному участку берега, привела десант на милю южнее. Вместо того чтобы высадиться напротив выходов 3 и 4 – там, где начинались две из пяти насыпных дорог, по направлению к которым двигалась 101-я воздушно-десантная дивизия, морской десант оказался напротив выхода 2. По иронии судьбы в это время сборный отряд в 75 человек, состоящий из десантников 101-й и 82-й дивизий под командованием подполковника Роберта Коула, появился чуть западнее выхода 3. Этот отряд был первым отрядом парашютистов, которому удалось выйти к насыпи. Коул со своими людьми спрятался в близлежащих болотах и ждал появления 4-й дивизии.

Рузвельту, находившемуся у выхода 2, нужно было принять важное решение. С минуты на минуту должны были появиться следующие волны десанта – 30 тысяч человек и три с половиной тысячи единиц транспортных средств. Рузвельт должен был решить, направить ли следующие отряды десанта в район, где сравнительно успешно высадилась первая волна, но откуда вела только одна насыпная дорога, или направить их в изначально запланированное место, откуда уходили две дороги. Если не удастся открыть и удержать единственную дорогу, то скопление огромного числа людей и техники на берегу закончится настоящим кошмаром. Генерал провел совещание с батальонными командирами. Решение было принято. Решено было не тратить время на выход с возможными боями и потерями к запланированным позициям, а идти в глубь Нормандии по единственной дороге, подавляя встреченные по пути немецкие огневые позиции. Теперь, пока немцы не пришли в себя после появления морского десанта, все зависело от скорости. Сопротивление противника было не слишком сильным, и 4-я дивизия начала быстро удаляться от берега. Рузвельт обратился к полковнику Юджину Кеффи из 1-й специальной инженерной бригады со словами: «Я пойду со своими парнями вперед, а ты передай на флот, чтобы продолжали высаживаться здесь. Войну мы начнем отсюда».