— Задавайте ваши вопросы, — предложила Северцева с видом великомученицы. Жест, которым она бегло прикоснулась ладонью к левой груди, сочетал в себе естественность с театральностью.

Громов встал к собеседнице вполоборота, чтобы держать в поле зрения ее товарок. Это должно было охладить их чрезмерное любопытство. Так оно и произошло. Девчушка пренебрежительно поджала напомаженные губы, отчего они, надо полагать, благополучно слиплись снова. Брюнетка занялась своими выдающимися пейсами, придавая им вид двух изящно изогнутых пиявок. При этом она изо всех сил старалась не слишком часто коситься в сторону Северцевой и ее таинственного посетителя. Одарив ее поощрительной улыбкой, Громов с участием спросил у Северцевой:

— С сердцем у вас серьезные проблемы, Екатерина Павловна?

— Да нет. — Она вновь дотронулась до груди и пожала плечами. — Никогда на сердце не жаловалась до того… до того, как… — Северцева так и не смогла закончить фразу.

— Я так и думал, — кивнул Громов. — Вы не похожи на женщину, которая употребляет корвалдин без серьезных на то оснований.

— Корвалол, — машинально поправила его Северцева. — А откуда вам известно, что?..

— Запах, — лаконично пояснил Громов.

— Ах да, конечно. — Она неожиданно рассердилась. — Но ничего иного вам здесь вынюхать не удастся, зря надеетесь.

— Когда погиб мой отец, — сказал Громов, пропустив язвительную реплику мимо ушей, — наш дом надолго пропах валерьянкой. Мне было тогда семь лет. Я мечтал о том, что отец однажды вернется домой и все случившееся окажется страшным сном. И знаете, что я собирался сделать тогда? — Громов посмотрел на Северцеву через плечо и признался, не дожидаясь встречного вопроса: — Первым делом я взял бы проклятый пузырек с валериановыми каплями и разбил бы его вдребезги. Не дома, конечно. Где-нибудь подальше. Как можно дальше…

В наступившей паузе уже не ощущалось той враждебности, которую неизбежно должна была испытывать Северцева по отношению к человеку, явившемуся бередить ее свежую рану. Чужие трагедии помогают людям смиряться с собственным горем. Что касается истории, поведанной Громовым, то она была почти правдой. Только в его доме после смерти отца пахло не валерьянкой, а водкой. И пузырь ее был-таки однажды разбит. О голову нового сожителя матери.

Прихватив с прилавка лаковую коробочку духов, Громов повертел ее перед глазами и поинтересовался со скучающим видом:

— Кстати, как обстояли дела со здоровьем у вашего супруга? Полагаю, у него проблем с сердцем не было?

— Мой Гриша… — Северцева на мгновение смутилась, но тут же тряхнула головой и решительно повторила: — Мой Гриша всегда следил за здоровьем. Он ведь был летчиком. У них с этим строго. — Поколебавшись немного, она призналась: — В последнее время за две-три недели до каждой медкомиссии у Гриши начиналась бессонница, но никаких лекарств он не принимал и мне не позволял.

— Вам?

Удивление Громова было подчеркнутым. Мол, неужели такая цветущая женщина могла нуждаться в снотворном?

Северцева вздохнула:

— Мне. Мы ведь прожили вместе так долго, что даже внешне стали похожи. И настроение одного всегда передавалось другому. — Дождавшись понимающего кивка Громова, она, слегка смутившись, призналась: — В молодости Гриша предпочитал снимать стрессы иным способом, но с годами… В общем, мы перешли на мед с горячим молоком. — Северцева потупилась. — Раньше, когда Гриша был рядом, это как-то помогало, а теперь… — она оборвала фразу взмахом руки. Как будто с отчаянием отсекла лучшую часть своей жизни, оставшуюся в прошлом. Было заметно, что вдова ждет слов утешения. Любых.

Громов осторожно кашлянул:

— Может быть, это прозвучит неуместно, но в определенном смысле вам повезло. — Избегая встречаться с Северцевой взглядом, он отставил прежний коробок, чтобы изучить дизайн следующего. — Мед с молоком — не самый худший вариант.

— Вы так полагаете?

— А вы спросите об этом у подруг, чьи мужья без конца курят и пьют водку.

— Да, верно, — согласилась Северцева с несколько озадаченным видом. — В этом плане Гриша был молодчиной. Он часто говорил, что водка превращает человека в животное, а никотин это животное убивает…

— Лошадь.

— Что?

— Капля никотина убивает лошадь, — терпеливо пояснил Громов. — А пьянство, оно скорее сродни свинству.

Северцева передернула плечами:

— Какая разница?! Весь этот зверинец к нашему быту не имел ни малейшего отношения, тут вы верно подметили. Мой Гриша никогда не употреблял ничего крепче сухого вина, да и то в очень умеренных количествах.

— Мужчины, отказывающие себе в спиртном, частенько злоупотребляют кофе. Это был именно тот случай, м-м? — предположил Громов с отсутствующим видом. Возвратив сиреневую коробочку духов на прилавок, он как бы ненароком взглянул вдове в глаза.

Они округлились, прежде чем в ответ прозвучало:

— Какой кофе, вы что! Гриша называл его опиумом для народа. Он даже чаем не увлекался, все больше мяту заваривал, шиповник, липовый цвет…

— Опиум для народа, — хмыкнул Громов, — надо же! Ваш муж весьма своеобразно трактовал некоторые крылатые фразы.

— Он веселый был, — подтвердила Северцева. — Когда в хорошем настроении, так вечно песни поет или шутит… Шутил, — поправилась она. Выражение ее лица сделалось таким, словно супруг не погиб, а сбежал, бросив ее на произвол судьбы.

— Да, — согласился Громов. — Все сослуживцы по авиаотряду говорят, что Григорий Петрович за словом в карман не лез. — Громов улыбнулся, как будто припоминая что-то забавное. — Взять, к примеру, термос, который он в дорогу с собой брал. Кому — термос, а вашему мужу — самовар.

— Термос? — растерялась Северцева. — Самовар?

— Ведерный, — весело подтвердил Громов. — Он его, наверное, перед полетом настоем шиповника наполнял, м-м?

— Гриша сроду не брал термос в полеты!

— Разве?

— Да ведь в дорогу я его всегда сама собирала! Кому знать, как не мне?!

Убежденность, с какой вдова летчика заявила об этом, была не менее искренней, чем изумление Северцева, обнаружившего в своей сумке термос. Даже допустив, что перед ним ломает комедию величайшая актриса в мире, Громов не находил этой лжи логического объяснения. Напротив, если бы Екатерина Павловна собственноручно подложила своему Грише такую свинью, то в ее интересах было бы утверждать, что к сумке мужа она не прикасалась.

— Значит, термоса не было? — уточнил Громов, продолжая вглядываться в глаза Северцевой.

— Не было! — отрезала она. — Я сложила в Гришину сумку обычный дорожный набор. Детектив на вечер, какой-то «Дикий фраер», кажется… Одежду, туалетные принадлежности… Смену белья… Кое-какие продукты, чтобы валюту понапрасну не расходовать. — Тут Северцева чуточку смутилась и, похоже, пожалела о сказанном.