- Слушай, Карл Иванович, – предложил Крыжановский, – а почему бы мне прямо сейчас не съездить к передовой на рекогносцировку? К тому времени, как ты с бригадою подойдёшь к Немцово, составлю подробную диспозицию – где соорудить редуты, где поставить батареи… Заодно и за Бистромом 2-м пригляжу, чтоб горячку не порол.

Бистрома 1-го долго упрашивать не пришлось, и вскоре Максим отправился в путь, прихватив с собой верных Леонтия и Илью, а также необходимую для инженерных расчётов команду Морского гвардейского экипажа, состоящую из мичмана Михаила Лермонтова[113] и четырёх матросов.

Гвардейский экипаж был Максиму родным. Эту часть два года назад ему поручил сформировать из экипажей императорских яхт лично Цесаревич. Сие поручение исполнилось наилучшим образом, и моряки с тех пор полковника Крыжановского почитали за отца-основателя и любили не ничуть не меньше, чем финляндцы.

По выезду на тракт тотчас оказалось, что, несмотря на раннее утро, путь полностью забит беженцами. Жители Боровска, Малоярославца и ближних сёл, оставив жилища, спешили укрыться на востоке и шли всю ночь. Повозки со скарбом создали большие заторы. От ругани возниц, заполошных бабьих криков и скотского мычания окрест стоял тягостный шум.

«Решительно, сие столпотворение изрядно затруднит продвижение армии» – лавируя в людском море, с досадой думал Крыжановский.

Вдруг какой-то растрёпанный старик в крестьянской одежде, с совершенно безумными глазами, схватил лошадь полковника за уздечку и закричал:

- Ваша милость, батюшка-заступник! Оборони от проклятого Анчихриста! Ты, ваша милость, не сумлевайся, – старик замахал руками, – Бонапартий – сущий анчихрист и есть. Где прошли его полчища, землица умерла и не станет уж родить! Умерла землица-то!

Полковника поразило отсутствие укора в искренней просьбе крестьянина. А ведь мог бы и попенять служивым. Небось, намедни ещё, заставив домочадцев потуже затянуть кушаки, возил в Калугу провизию на прокорм армии.

- Не бывать дальше … э-э… Антихристу! Здесь его остановим! – молвил Максим охрипшим голосом, а затем добавил, глядя в землю, – ты уж прости, старче, что кров твой не уберегли…

Крестьянин отпустил уздечку. Но, всё же, ещё раз крикнул вдогонку своё:

- Умерла землица-то!

Крыжановский выбрался на обочину и поскакал вдоль деревьев. Странная вещь пришла ему в голову: совершенно безграмотный и бесхитростный мужик, тем не менее, сумел распознать в неприятельском нашествии сатанинскую силу. Вряд ли сей вывод явился плодом иных доказательств, нежели слова приходского священника, явление небесной кометы, да поведение земли-кормилицы. В то же время самому Максиму немалого труда стоило вытолкнуть из себя слово «антихрист». И это – несмотря на зримые свидетельства существования такового, полученные во время подсмотренного богоборческого ритуала. Что же мешает признать очевидное? Неужели всё дело в образованности, каковая порождает скепсис? Получается, что так оно и есть! Просвещённое общество, снисходительно называющее легендой библейские истины, тем не менее, легко готово верить любым словам тех, кто именует себя учёными, и кто, подобно Вольтеру, утверждает, будто ни Бога, ни дьявола не существует. При этом совершенно упускается из виду то обстоятельство, что сами учёные постоянно порождают сонмы заблуждений, противоречат друг другу и наперебой спешат опровергнуть взгляды собственных учителей. «Я знаю, что я ничего не знаю», – так сказал ученейший Сократ тысячи лет назад. И ничего с тех пор не изменилось!

Естественным образом мысли Максима перешли к поиску разгадки таинственных событий, участниками которых довелось стать им с графом. А затем его снова захватили помыслы о цыганке-чаровнице. Елена – суть величайшая тайна! И она же – ключ ко всем тайнам!

У Спас-Загорья пришлось переправляться вброд через реку Протву, так как беженцы сожгли за собой мост, дабы затруднить продвижение французам.

Внезапно громыхнул пушечный выстрел. Затем ещё, и ещё. И вот уже десятки орудий учинили ожесточённую канонаду. Наступившее утро принесло густой как каша туман, в котором скрадывались очертания окружающих предметов, а звуки меняли направление. Казалось, пушечная пальба идёт со всех сторон.

- Началось! Ну, наконец-то! – азартно крикнул Максим и пришпорил Мазурку. За ним, нисколько не отставая, последовал остальной отряд. Дорога стала уходить вверх. Неожиданно всадники вылетели на вершину пологой горки, где расположилась русская артиллерийская позиция.

Туману явно не хватило силёнок, чтоб добраться до этого места, потому обзор получился знатный. Вон он, Малый Ярославец – как на ладони: городок дворов в двести, раскинувшийся на высоком, изрезанном оврагами правом берегу тихой речки Лужи. Тут же прилепился небольшой, обнесённый белым каменным забором, монастырь. С противоположного берега через хлипкий мост лезут французы. А в самом городе кипит жаркая схватка – поднимаются белые пороховые дымы и чёрные дымы пожарищ.

- Максим Константинович! Какими судьбами? – от пушек к Крыжановскому спешил подполковник Беллинсгаузен, энергично утирая белой тряпицей закопчённое лицо.

Максим искренне обрадовался встрече. Своего секунданта он не встречал со дня памятной дуэли. Пожав друг другу руки, офицеры принялись обмениваться сведениями. Узнав, что Кутузов с главными силами на подходе, Беллинсгаузен заметно воспрял духом. Непрестанно потирая руки, он стал рисовать Крыжановскому картину боя:

- На том берегу Лужи стоит принц Евгений Богарне[114] со всем неприятельским авангардом. У нас же ему противостоит корпус Дохтурова. Ещё с нами Меллер–Закамельский[115] и Платов, но они в деле участвовать не могут: кавалерия на узких городских улицах бесполезна. Принц Евгений тоже пока не смог ввести много войск в Малый Ярославец. Это оттого, что местный городничий, молодчина, расстарался – накануне появления француза велел сжечь единственный мост через Лужу. Нынче, правда, супостат изловчился, кое-как исправил повреждения моста и прёт через реку аки безумный. Да ещё несколько его батальонов ранее сумело перебраться по узкому гребню мельничной плотины. Так что всей нашей артиллерии приказано бить неустанно по мосту и плотине. А у меня орудия, право, хороши! Полупудовые единороги[116]! Вот только кончу пристрелку и изрядно огорчу неприятеля.