Граф понурился, повернулся и шаткой походкой направился к двери. Внезапно его нога поехала по паркету: под каблук ему попалась та же пуговица, на которой поскользнулась Антония. Он оглянулся, поднял ее, сунул в карман и улыбнулся. В голову ему пришла весьма интересная идея…

В то же самое время Антония, сидевшая на стульчике перед зеркалом в спальне, смотрела на свое отражение и мучительно искала выход из создавшегося положения. Взлохмаченные волосы, распухшие губы, виноватые глаза словно бы упрекали ее за необдуманное поведение. Она положила руки на колени и сжала пальцы в кулак. Боже, что подумал о ней граф! Как теперь она будет смотреть ему в глаза? Где ей взять смелости и хладнокровия, чтобы сесть вместе с ним за обеденный стол? Он ведь понял, как она была близка к роковому моменту, насколько искренне отвечала на его ласки. Так что же ей теперь делать?

Он уж не преминет при первой же возможности снова лишить ее самообладания своими безумными ласками и толкнуть на безрассудство! И будет получать при этом огромное моральное удовлетворение, упиваться своей властью над ней, подавлять ее своим мужским превосходством, снова и снова превращать ее в похотливое ничтожество, лишенное всякого самолюбия и гордости, в сластолюбивую тварь, униженно просящую утолить жажду ее взбунтовавшейся плоти. Какой кошмар!

Выходит, с замирающим сердцем подумала Антония, он почти добился победы, причем с ее же помощью! Оставалось только осуществить соитие и довести его до логического завершения. Вернее, физического, поправилась она и заерзала на стульчике, представив, как все это будет. Однако пока этого не случится, он не получит удовлетворения и сам будет испытывать ужасные муки. Следовательно, с ликованием подытожила она свои рассуждения, победу в первом бою одержала она, а не он! Так что не надо ничего бояться и стыдиться. На сердце у нее тотчас же полегчало, а в голове родился ясный и четкий план дальнейших действий.

Пусть Ремингтон ухмыляется и подмигивает ей при встрече, пусть делает ей пошлые намеки и пытается соблазнить, все равно он останется с носом. Нужно только держаться с ним спокойно и холодно, словно бы ничего не произошло, не поддаваться на его провокации.

Она расправила плечи, вздернула подбородок и представила, как у него вытянется лицо, когда при их новой встрече он поймет, что не сумел сломить ее волю и заронить в сердце сомнение в собственных возможностях. Глаза Антонии радостно заблестели. Коварный противник будет посрамлен!

Но одно лишь воспоминание об аристократической внешности графа Карра и его необыкновенной мужской силе пробудило в ней угасшее было на мгновение вожделение. Соски ее опять отвердели и запылали, румянец выступил на щеках. Она решительно вскочила со стульчика и стала приводить себя в порядок, бормоча:

– Довольно с меня этого безобразия! Пора взять себя в руки и прекратить этот возмутительный разврат. И что только обо мне подумают Виктория и Флоренс, когда увидят этот разорванный корсаж?

В тот вечер Антония вплыла в столовую, одетая в строгий темно-коричневый жакет с отделанным кружевом стоячим воротничком и тридцатью четырьмя пуговицами. Всем своим неприступным видом она походила на грозный фрегат, ощетинившийся стволами десятков орудий. Но лишь только в комнату легкой и стремительной походкой вршел Ремингтон, она поняла, что все портняжные и драматические ухищрения вряд ли помогут ей выдержать атаку коварного противника. Ее тревожное предчувствие вскоре подтвердилось: граф обескуражил всех неординарным обходным маневром.

Первым делом он подошел к тетушке Гермионе, уже усевшейся за стол, и поцеловал ей руку. Затем раскланялся с остальными почтенными дамами, стоявшими вдоль стен, и рассадил их по местам, чем доставил им всем огромное удовольствие. Остолбеневшей хозяйке дома волей-неволей пришлось улыбнуться ловкому разбойнику и позволить ему сопроводить ее к столу.

Пожелав ей приятного аппетита, дамский угодник сел сам и с непринужденным видом принялся развлекать женщин невинными шутками и остротами. Леди Антония стушевалась и, сжав лежащие на коленях пальцы в кулак, побледнела. Ремингтон забавлял дам на протяжении всего ужина, разумеется, держась в рамках приличия и проявляя любезность и предупредительность.

Приготовившаяся к его двусмысленным намекам, надменным взглядам и саркастическим репликам, Антония была обезоружена. Граф Ландон вел себя так, будто бы он ей искренне сочувствовал: разговаривал с ней дружелюбным тоном, улыбался и ласкал ее теплым взглядом. Она была вынуждена признать, что недооценила его: так мог держаться либо добропорядочный джентльмен, либо отъявленный негодяй и неисправимый мошенник.

Сомнения не покидали Антонию вплоть до момента их прощания. Взяв у дворецкого трость и шляпу, Ремингтон промолвил с задушевной интонацией:

– Это был самый поучительный день, Антония!

Он наклонился и, скользнув по ее корсажу масленым взглядом, от которого щеки хозяйки дома стали пунцовыми, коснулся губами кончиков ее холодных пальцев. Хоскинс распахнул парадную дверь, и лорд Карр степенно удалился.

Антония же долго таращилась на захлопнувшуюся за ним дверь, ощущая в груди стеснение и борясь с желанием махнуть рукой на все правила приличия и нырнуть в омут сумасбродства. Ремингтон явно искушал ее, причем с дьявольским терпением и искусством.

Окончательно запутавшись в противоречивых желаниях и мыслях, она ушла на другое утро на весь день из дома, поручив опеку Ремингтона Гертруде. Несколько часов Антония провела в приюте для бедных одиноких вдов, потом заехала в штаб-квартиру Лиги защиты женщин! И, очень довольная проделанной работой, возвратилась в особняк лишь поздно вечером.

– Отрадно, миледи, что вы почтили нас своим присутствием, выкроив немного времени для скромной трапезы, – язвительно промолвил Ремингтон, когда она вошла в столовую.

Озабоченно оглядев сидящих за столом, Антония поняла, чем обусловлен его сарказм: приборы все еще оставались чистыми, к ужину без нее приступать не стали. Она кивнула дворецкому – Хоскинс помог ей сесть и начал подавать блюда на стол. Граф насупился и помрачнел.

– Его сиятельство очень старался, – сказала Гертруда, под руководством которой граф весь день трудился в поте лица на кухне. – Особенно удалась тушеная фасоль.

Антония чуть было не рассмеялась, поняв другую причину недовольства лорда Карра: как и любой кухарке, ему хотелось услышать похвалу за свои кулинарные потуги.

– Прошу вас извинить меня за маленькой опоздание, – с милой улыбкой произнесла она. – Я задержалась в приюте. Но возможно, это даже и к лучшему: я так проголодалась, что с аппетитом съем и слегка увядший салат, и переваренную фасоль. Никогда не нужно огорчаться из-за пустяков. Не так ли, граф?

На другой день Ремингтон постигал премудрость варки мармелада и джема. Эта работа требовала ангельского терпения, но вот его-то ему и недоставало. Изнурительный и нудный процесс очистки и отжима плодов, фильтрования полученной массы, мытья и стерилизации банок стал серьезным испытанием на прочность для его истрепанных нервов. Но куда сильнее бесило Ремингтона то, что вот уже третий день как ему не удавалось остаться с Антонией наедине в укромном уголочке. Воспоминания об их рандеву в гостиной на втором этаже мешали ему сосредоточиться на приготовлении цукатов.