Факты из досье не добавляли практически ничего к тому, что он уже знал. В зените академического успеха профессор Мориарти ушел при весьма туманных обстоятельствах с престижной работы, приехал в Лондон, занялся подготовкой молодых офицеров, а потом совершенно внезапно полностью изменил образ жизни. Его имя стало регулярно появляться в полицейских рапортах, начиная с конца семидесятых.

Наиболее обстоятельным и толковым был составленный в апреле-мае 1891 года отчет Паттерсона, в котором имя Мориарти упоминалось едва ли не на каждой странице.

С лета 1890-го инспектор Паттерсон работал по делу о заговоре — несомненно, реальном — с целью похищения коронных драгоценностей и дискредитации королевской семьи. Как знает теперь весь мир, в достижении второй цели злоумышленники почти преуспели — речь идет о так называемом «скандале в Транби-Крофт»,[51]непосредственно затрагивавшем интересы принца Уэльского. К отчету прилагались записки и телеграммы, которыми обменивались Паттерсон и Холмс, и из которых следовало, что Холмс не сомневался в причастности к заговору Мориарти, разработавшего, по его мнению, обе составные плана. Паттерсон, похоже, не разделял уверенности детектива с Бейкер-стрит, однако же, относился к его мнению с уважением, поскольку показания, приведшие в конце концов к аресту виновных, исходили непосредственно от Холмса.

Особый интерес представляло приложение к материалам расследования, содержавшее записку, переданную Паттерсону другом Холмса, доктором Уотсоном. В ней внимание инспектора обращалось на стопроцентное доказательство причастности к делу Мориарти. Доказательство это, говорилось в записке, содержалось в голубом конверте с надписью «Мориарти», находившемся в ячейке под литерой «М».

Паттерсон отмечал, что упомянутая выше ячейка находилась в отделении «до востребования» почтового отделения Сен-Мартен-ле-Гран, которым часто пользовались они с Холмсом. Однако никакого голубого конверта в ячейке не оказалось, и Паттерсон, к несчастью, погибший годом позже в результате несчастного случая, придерживался того мнения, что Холмс, при всей его гениальности, совершил ужасную ошибку. При этом он не исключал возможности того, что тот самый конверт был украден из ячейки. В ходе допроса шести заговорщиков связи их с профессором Мориарти установить не удалось, и Паттерсон в конце концов закрыл дело.

Прочитав документы Паттерсона дважды, Кроу вспомнил отстраненное выражение на лице Холмса во время разговора с ним. Что-то в этом деле, решил он, пошло не так. В 1891-м Холмс был одержим одной мыслью — доказать виновность Мориарти, теперь же он не желал даже говорить о нем.

Инспектор Лестрейд и сам написал немало рапортов, главным образом, похоже, после разговоров с Шерлоком Холмсом. В частных разговорах он выражал твердую уверенность в том, что Мориарти имеет непосредственное отношение к самым важным преступлениям последнего времени. Однако никаких веских доказательств в этих рапортах не содержалось; складывалось впечатление, что их просто не существует.

Да, покойный полковник Моран был негодяем и карточным шулером. Да, он, как и ряд других весьма сомнительных личностей, проводил с Мориарти немало времени. Но с подозрениями и косвенными уликами в суд не пойдешь.

Как и в наше время, в 1890-е полиция во многом полагалась на сведения, полученные из мира воров и злодеев, и потому в пухлом досье содержались ссылки на свидетельства десятков информаторов — беспринципных преступников, людей без чести и совести, доносивших на своих коллег ради денег. Были свои информаторы и у Кроу, и вот теперь, хотя время и поджимало, он решил разыскать некоторых из них и выяснить, могут ли они добавить что-то к тем десяткам написанных от руки страницам, что горками лежали на его письменном столе. И все же на многое инспектор не рассчитывал, ведь преступники — люди, как ни странно это может прозвучать, люди весьма доверчивые. Кроу лично знал немало таких, которые, вопреки всякой логике, верили в невероятное: например, в то, что старшие офицеры полиции действуют в сговоре с судьями. Натыкаясь на нечто похожее в рапортах отдельных детективов или простых полицейских, инспектор лишь качал с сожалением головой.

Все, с кем они разговаривали, постоянно упоминали Мориарти или Профессора, как называли его представители криминального мира. (В голосах их при этом отчетливо звучали почтительные нотки.) Согласно показаниям этих мужчин и женщин, мелких мошенников, грабителей, карманников и взломщиков, Мориарти был отъявленным злодеем, совершившим едва ли не все возможные преступления, от убийства до жульничества, однако же ни один из них не выразил желания дать официальные показания. Стоило только любому полицейскому заикнуться о письменном заявлении или выступлении в суде, как информатор отскакивал или пятился, словно нервная лошадь. Чем больше читал Энгус Маккреди Кроу, тем больше сомнений возникало у него в отношении Мориарти — не из-за уклончивости информаторов, но скорее вопреки этому. Многие приписывали Профессору сверхъестественные силы и способности, утверждая, что он умеет, используя искусство маскировки, изменять не только лицо, но и тело, и даже собственную личность.

Кроу уже казалось, что для значительной части криминального мира Лондона идея Мориарти полезнее реальности: мифическая фигура, обладающая магическими силами. Может быть, такая фигура удобна и как некий козел отпущения. В любом случае, решил инспектор, абсурдно думать, что один человек способен сосредоточить в своих руках такую огромную власть и оказывать такое влияние на непостоянные, готовые колыхнуться в любую сторону уголовные массы.

В дверь постучали, и инспектор с облегчением отодвинул бумаги — в комнату вплыла пышненькая миссис Сильвия Коулз.