– Это был и мой отдых, знаешь ли, – перебила его Ангелика. – На тот случай, если ты забыл, я тоже там была! – Губы Ангелики были поджаты, глаза сузились, она будто хотела вобрать себя в себя, чтобы оказаться подальше от него. Бросив на него короткий взгляд и не сказав ни слова, она резко отвернулась, кончики ее блестящих волос скользнули по его лицу. Ангелика открыла дверцу машины, вытянула наружу длинные ноги, встала и захлопнула за собой дверь. Сьюзан в смущении молча посмотрела на нее, выцарапывая остатки опиатного зуда из носа и подбородка. Крейг изо всех сил ударил рукой по рулю.

– Теперь видишь, что ты натворила? – спросил он Сьюзан, глядя на нее сквозь стекло в сгущающихся сумерках. Но прежде, чем она ответила, к ней подошла Ангелика и, схватив за руку, увела от него.

– Давай зайдем в туалет, – произнесла она. – Мне нужно пописать, прежде чем мы поедем обратно. – И, потащив Сьюзан в туалет, многозначительно добавила: – И отдохнуть от него.

Крейг был в ярости, но как еще Сьюзан могла добраться до дома из Тихуаны? Разве он не велел звонить ему в случае крайней необходимости? А что это, как не крайняя необходимость – оказаться брошенной за границей, не имея возможности попасть домой (не то чтобы она в самом деле была брошена, но чувствовала себя брошенной, а за долгую поездку можно будет придумать историю посимпатичнее и почище). В любом случае что ей оставалось делать после того, как она потратила все деньги на оксиконтин и выблевала внутренности? Позвонить матери? Своему агенту? Вызвать лимузин? Пусть Крейг бесится, он это переживет. В конечном счете. Она могла на это рассчитывать, ведь раньше она заботилась о нем.

Сьюзан мало что помнила о возвращении в Лос-Анджелес – в приступе малодушия она вынюхала в туалете оставшиеся три таблетки оксиконтина. Ей хотелось отгородиться от ощущений настолько, насколько это возможно с помощью таблеток.

Но никакой оксиконтин не мог сгладить остроту чувств, когда она вспоминала о Хани – нож, который она воткнула в себя в том грязном туалете и вонзала все глубже и глубже.

Получится ли у нее выпутаться на этот раз? Вдруг она навечно застряла в сетях? Может, стоило позволить Лиланду забрать Хани, он растил бы ее правильно, не так, как она. А если вдруг у нее вспыхнет материнский инстинкт, она может ухаживать за растениями, животными или усыновить ребенка из голодающей страны – ребенка, который будет благодарен уже за то, что выжил, и который едва ли заметит, какой плохой из нее родитель. Он будет слишком занят едой.

Возможно, с ее стороны было эгоизмом заводить ребенка. Она вспомнила, что когда-то подумывала о втором малыше. Лиланд тогда уже ушел к Ники, но Сьюзан хотелось понять, сумеет ли она завести еще одного ребенка. Может, они заботились бы друг о друге. Черт, возможно, дети смогли бы позаботиться о ней. И доктор – почему он так сказал? – его специальностью была маниакальная депрессия и репродуцирование, – доктор сказал ей с явной неприязнью: «У вас уже есть ребенок, почему вы хотите рожать еще одного, рискуя наградить его охапкой эмоциональных расстройств?» Точно ружье, стреляющее в будущее. У Хани не было следов этих безумных пуль, так что давайте кинем кости и попытаемся заделать еще одного маленького! И отправимся в Техас!

Сидя на заднем сиденье серебристого «мустанга» Крейга, мчащегося вдоль побережья на север, в Лос-Анджелес, Сьюзан бурлила, пыхтела и размышляла о своем эмоциональном расстройстве, прочь от Аламо, капризная Мариет,[39]всех одурачила, но ей уже не стать хорошей матерью.

В этот раз она зашла слишком далеко… и уже далеко не впервые. Если она справится с этим, то пообещает никогда больше так не делать. Нет. Она больше никогда не станет отрезать волосы, делать татуировки, покупать лак с блестками и обращаться в иудаизм. С этого момента она будет делать лишь правильные вещи, как только вспомнит, что это такое; она станет такой же органически скучной, как все взрослые.

С такими мыслями – мыслями, метавшимися от ненависти к себе до смущения, жгучей вины и обратно, Сьюзан пролежала на заднем сиденье всю дорогу до Лос-Анджелеса – развлекательной столицы мира, где круглый год светит солнце. Закрыв глаза и вполуха слушая перебранку Крейта с Ангеликой, она свернулась клубком вокруг ритма их разговора, укрылась одеялом слов и, слушая гул дороги под собой, убежала в мир сна, подальше от того, что натворила.

Около полуночи они подъехали к дому Сьюзан. В ту ночь ей приснилось, что она смотрит в небо и видит, как вдруг начинается звездопад.

– Пожалуйста, пусть Хани будет здоровой и счастливой, – загадывает она, глядя на падающую звезду. – И пусть мое шоу станет знаменитым.

А звезды падают – сверкающие полоски электричества, метеоритный дождь надежды. Кусочки, оторвавшиеся от небесных тел, совершали свой короткий путь по ночному небу, а спящая Сьюзан с удивлением смотрела на них.

Она проснулась на заднем сиденье машины. Крейгу и Ангелике пришлось оставить ее там, они не смогли разбудить ее и не пожелали тащить в постель. От неудобной позы у нее затекло все тело. И, проснувшись, задумалась над своим сном и расстроилась, что так мало загадала. Так много звезд в глубине ее сознания, на которые можно возложить надежды, и так мало надежд, за которые на самом деле можно ухватиться.

Когда она была моложе, ей хотелось многого – детей, мужчин, успеха, похудеть – и необязательно в таком порядке. А теперь все это не казалось срочным. Сьюзан нравилось жить в стране грядущих надежд, там у нее был небольшой шанс в ближайшем будущем обзавестись парой. Возможно, она уже в том возрасте, когда надежды должны перерасти в благодарность и принятие. Если это так, то почему ей не сообщили? Она обрадовалась, что во сне львиная доля ее желаний и устремлений была отдана Хани. Но пожелать успеха своему шоу? Как трогательно. Она могла лишь надеяться, что в юнгианских терминах это означало что-то сексуальное – может быть, даже ее страх смерти. Разве ток-шоу не похоже на маленькую смерть? В том смысле, что ты занимаешься этим, не забираясь слишком далеко?

Едва ли ей удастся завести еще детей, для этого у нее теперь слишком незавидное положение. Она должна радоваться, что у нее один ребенок – и какой. Ей придется довольствоваться тем, что есть. В Китае женщины голодают, чтобы завести больше одного разрешенного ребенка. А вдруг это просто еще одна отговорка, вроде той, что для полного счастья нужно избавиться от прыща или сбросить пять фунтов? Поможет ли второй ребенок ей наконец угомониться и обрести счастье? Проведя всю жизнь в погоне за незримым и недостижимым идеалом, поймет ли она в итоге, что если научится ценить что имеет, то получит возможность стать почти счастливой? Станет ли будущая Сьюзан – скажем, в шестьдесят – с тоской оглядываться в прошлое и думать, какой глупой была, когда растрачивала время на пустые мечты о молодости и упругих руках, груди поменьше и коже поглаже, и понимая, что средний возраст был кекуоком[40]по сравнению с жизнью сгорбленной, мучающейся артритом, покрытой пятнами старой дамы, в которую она, скорее всего, превратится? Возможно, она закончит дни как Норма Десмонд для бедных, глядя повторы своих шоу по ночному каналу, только без дворецкого и молодого мужчины, пишущего для нее «Саломею» в комнате над гаражом. Где же ее Уильям Холден? Тор. Может, надо было выйти за него замуж. Кто будет кормить ее, возить ее. кресло-каталку, навещать ее в доме престарелых для бывших работников телевидения, когда она надоест Хани? Кто напомнит ей имена друзей, когда она их забудет, кто будет давать ей лекарства, говорить погромче, когда она начнет глохнуть, и закажет ей новый слуховой аппарат, когда она проглотит старый?