– Девять фунтов и три унции.[5]

Глаза Джона расширились от изумления, а потом он гордо улыбнулся:

– Офигеть!

– То же самое сказала Мей, когда Лекси взвесили. – Джорджина снова нацелилась на снимок, и на этот раз ей удалось выхватить его.

Джон потянулся за ним:

– Я еще не до конца рассмотрел.

Джорджина спрятала фотографию за спину.

– Хватит с тебя.

Джон опустил руку.

– Не заставляй меня использовать силовые приемы.

– Ты не посмеешь.

– Еще как посмею, – тихим ласковым голосом произнес он. – Это моя работа, а я профессионал.

– Не знаю, что подразумевает «силовой прием», – проговорила Джорджина, пятясь. – Это когда человека обыскивают против его воли?

– Нет. – Джон склонил голову набок. – Но ради тебя я мог бы изменить правила.

Пятившуюся Джорджину остановил стол. Неожиданно ей показалось, что комната вдруг здорово уменьшилась. Под взглядом Джона ее сердце трепетало, как у юной дебютантки. Мужчина, стоявший перед Джорджиной, притягивал ее к себе как магнит. Теперь это был тот самый Джон, который семь лет назад околдовал ее до такой степени, что она с готовностью сбросила с себя одежду, и который потом с легкостью избавился от нее.

– По-моему, тебе уже пора.

– Ты прогоняешь меня?

– Именно так.

Джон потянулся за пиджаком.

– Подумай насчет Орегона.

– Мне нечего думать.

Она и в самом деле не будет думать. Точка.

Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет вошел Чарлз. Его появление положило конец дальнейшим спорам. Вопросительно подняв брови, Чарлз переводил взгляд с Джорджины на Джона и обратно.

– Привет, – сказал он.

Джорджина опустила руку с фотографией.

– Я думала, мы встречаемся в полдень. – Она поставила снимок на место.

– Деловая встреча закончилась раньше, и я решил зайти за тобой.

Чарлз снова посмотрел на Джона, и между двумя мужчинами что-то произошло. Нечто такое, что свойственно только мужчинам и сидит в них с первобытных времен. И говорили эти двое на безмолвном языке, которого Джорджина не понимала.

Она нарушила неловкое молчание и представила их друг другу.

– Джорджина объяснила мне, что вы отец Лекси, – сказал Чарлз после напряженной паузы.

– Да, я действительно отец Лекси.

Джон был на десять лет моложе Чарлза. Он был высок, красив, имел прекрасную фигуру. И был абсолютно непредсказуем.

Чарлз же был худощав и всего лишь на дюйм выше Джорджины. Он выглядел солидным и важным, как сенатор или конгрессмен. И обладал здравомыслием.

– Лекси замечательный ребенок, – заметил он.

– Да, это так.

Чарлз жестом собственника обнял Джорджину за талию и прижал к себе.

– А Джорджина потрясающая мать и удивительная женщина. – Он на мгновение прижал ее чуть сильнее. – А еще она талантливый кулинар.

– Да, я знаю.

Чарлз нахмурился.

– И ей ничего не надо.

– От кого? – спросил Джон.

– От вас.

Джон перевел взгляд с Чарлза на Джорджину, и на его губах появилась понимающая улыбка, обнажившая ровные белые зубы.

– Тебя все еще тянет на поцелуи по ночам, а, куколка?

У Джорджины аж зачесались руки – так ей хотелось врезать ему. Ведь он намеренно провоцирует Чарлза.

– Больше не тянет, – спокойно ответила она.

– Может, ты просто не того целуешь. – Джон надел пиджак и вытянул из рукавов манжеты.

– А может, я просто всем довольна.

Джон скептически оглядел Чарлза и посмотрел на Джорджину.

– До встречи, – бросил он и вышел.

Джорджина дождалась, когда за ним закроется дверь, и повернулась к Чарлзу.

– В чем дело? Что произошло между вами?

Чарлз ответил не сразу. Взгляд его все еще был хмурым.

– Да все тот же извечный спор, черт бы его побрал!

Никогда прежде Джорджина не слышала, чтобы Чарлз чертыхался. Это поразило и встревожило ее. Она не хотела, чтобы он думал, будто ему придется состязаться с Джоном. Потому что эти двое находились в разных весовых категориях. Джон был груб и позволял себе сквернословить так, будто это был его родной язык. Чарлз же был истинным джентльменом и отличался изысканностью манер.

Чарлз покачал головой:

– Прости, что выругался. Просто вырвалось.

– Все в порядке. Кажется, Джон способен пробуждать в людях только худшие качества.

– Чего он хотел?

– Поговорить о Лекси.

– А еще?

– Это все.

– Тогда почему он спросил тебя о поцелуях?

– Он провоцировал меня. Ему это здорово удается. Не обращай внимания. – Джорджина обняла Чарлза за шею, утешая не только его, но и себя. – Не хочу говорить о Джоне. Хочу говорить о нас. Я вот о чем подумала: может, в воскресенье возьмем девчонок и отправимся наблюдать за китами у Сан-Хуана? Я знаю, это настоящее путешествие, но я никогда не была там и всегда об этом мечтала. Что ты на это скажешь?

Чарлз нежно поцеловал ее в губы и улыбнулся.

– Я скажу, что ты потрясающая, и я сделаю все, что ты пожелаешь.

– Все?

– Да.

– Тогда отведи меня пообедать. Умираю с голоду.

Джорджина взяла его за руку, и они пошли к двери. Покидая кабинет, она оглянулась и заметила, что тот снимок, где она похожа на купол шапито, исчез.

Впервые за семь лет Мей чуть ли не радовалась тому, что ее брата-близнеца нет в живых. Друзья Рея уезжали из штата или сводили счеты с жизнью, а ведь он никогда бы не смог пережить одиночества. Даже если бы людям, покидавшим его, не оставляли выбора.

Мей нацепила солнечные очки и прошла через вестибюль больницы. Если бы Рей был жив, он бы сломался, глядя, как его друг и любовник Стен умирает от СПИДа. Он бы разнервничался и не смог бы скрыть свое горе. А Мей смогла. Она всегда была сильнее своего брата.

Мей решительно толкнула тяжелую дверь. Она из тех чудаков, которые умеют владеть собой. Если бы она не была такой, ей, возможно, не удалось бы с легкостью проникнуть в больницу, чтобы попрощаться со Стеном. Если бы не ее самообладание, вряд ли бы она сейчас добралась до дома. Она бы разрыдалась прямо здесь и оплакивала бы человека, который помог ей пережить смерть брата. Стен был не просто очередной жертвой СПИДа. Он был ее другом, и она любила его. Мей полной грудью вдохнула холодный утренний воздух, чтобы изгнать из легких пропитанный антисептиком воздух больницы, и пошла вверх по Пятнадцатой улице к своему дому, где ее ждал кот Ботси.