Все достопримечательности надежно укрыты непроницаемым одеялом туманной мороси.

Я решил остановиться на берегу озера и пообедать в уиндермирском отеле в обществе других страдальцев, вынужденных пережидать непогоду. Здесь царило полное уныние. Люди мрачно поглощали еду, не сводя взгляда с поверхности озера, изрытой миллионами крошечных дождевых капель. Никто не выражал ни малейшего желания выйти на улицу.

На самом деле плохая погода вовсе не является противопоказанием для прогулки по Озерному краю. Но это, конечно, лишь в том случае, если вас не пугает промокшая одежда и ручейки, стекающие с волос. Я лично от всего этого получаю истинное удовольствие. На месте врачей я бы прописывал подобные прогулки как средство от множества болезней, в том числе от переедания и депрессии — двух главных бед нашего времени. Однако должен сразу оговориться: это относится только к пешим прогулкам. Насколько я люблю гулять под дождем, настолько же ненавижу управлять автомобилем на мокрой дороге. Совершенно не выношу грязные дождевые капли на ветровом стекле и неконтролируемое скольжение на поворотах!

Тем не менее дождь в Озерном краю содержит в себе некий романтический элемент. Он создает определенное настроение в душе. Кроме того, существует тип женщин, которые только выигрывают от пасмурной погоды. Я обнаружил, что многие местные девушки (только местные!) куда лучше выглядят под дождем, нежели в ярко освещенных бальных залах. (По странному совпадению, почти все они являются блондинками!) И да поможет Господь тому холостяку, который повстречает подобную девушку во время дождя в Камберлендском крае…

Я уже подъезжал к Ланкастеру, когда дождь внезапно прекратился.

5

Каждому, кто успел познакомиться с замком в Карлайле, следует приехать в Ланкастер и сравнить его с местным замком, который до сих пор носит название «Тюрьма». На мой взгляд, они очень похожи. И хотя узников здесь больше не содержат, но ежегодные ассизы по-прежнему проводятся в Ланкастерском замке. Для этого используется пышный Готический зал, который, ей-богу, больше бы подошел для рыцарей Круглого Стола, чем для судейских чиновников.

Должен сказать, что мне очень повезло с экскурсоводом — он досконально знал историю Ланкастерского замка. Как выяснилось, этот человек помнил замок еще в его бытность тюрьмой! Вместе с ним я спускался в самые глубины подземелья и поднимался на вершину круглой сторожевой башни. Кстати, башня эта является великолепным памятником римской эпохи и заслуживает, чтобы о ней написали отдельную книгу. В голове не укладывается, что древнеримские легионеры — почти мифические персонажи! — поднимались по этой каменной винтовой лестнице и стояли, прильнув к узким башенным бойницам. Башня пережила века и прекрасно сохранилась! Она высится в самом сердце Ланкастерского замка и терпеливо ждет своих исследователей. С ее вершины можно полюбоваться замечательными замковыми воротами, которые построил сам Джон Гонт.

Мне представилась редкая возможность заглянуть в зал, где в старину проводились судебные разбирательства, и осмотреть скамью подсудимых. Я обратил внимание на странное приспособление — железный «захват» (полагаю, последний сохранившийся в нашей стране). Он использовался для того, чтобы удерживать левую руку преступника во время процедуры клеймения (клеймо обычно ставилось на большой палец).

— В то время приговор приводился в исполнении прямо в зале суда, на глазах у публики, — рассказывал мой гид. — Появлялся тюремный надзиратель с раскаленным докрасна железным клеймом. Он подходил к скамье, прижимал клеймо к большому пальцу преступника и держал столько, сколько требовалось по его разумению. Затем кричал, обращаясь к судье: «Чистая метка, милорд!» Судья подавал знак со своего места, и заклейменного преступника освобождали из «захвата».

В 1612 году в Ланкашире состоялся знаменитый суд над ведьмами. А в двух шагах отсюда находится камера, в которой содержались преступники, приговоренные к публичной казни. Сидя здесь, они слышали шум возбужденной толпы, которая собралась в ожидании кровавого спектакля.

— До сих пор еще живы очевидцы последних казней, — рассказывал смотритель замка. — Я как раз вчера беседовал с одной дамой, которая живет неподалеку. Она вспоминала, как старший брат водил ее посмотреть на казнь: в тот раз должны были повесить сразу двоих — мужчину и женщину! Последние свои часы преступники проводили в этой камере. Они вынуждены были слушать разговоры на площади, как люди едят и пьют, как они отпускают шуточки в адрес приговоренных и распевают о них песенки. Наверное, это было крайне неприятно! Затем поутру заявлялись тюремщики. Они связывали преступников и выводили в эти самые двери…

Трудно поверить, что последняя публичная казнь состоялась в Англии 26 мая 1868 года. Говорят, что тюремному капеллану пришлось обслужить не менее ста семидесяти преступников, приговоренных к повешению.

— Мне не столько жаль самих преступников, — говорил мой гид. — В конце концов для них все кончалось очень быстро! А подумайте, каково было тюремщику, в обязанности которого входило проводить с приговоренным последние четыре часа его жизни. Помню, в прежние дни тюремщики были вынуждены посменно дежурить при осужденных. И каждый старался не попасть на эти проклятые дни…

Я провел совершенно ужасный день! Оглядываясь назад, на массивные Ланкастерские башни, я невольно вспоминаю замок Карлайла и его жуткие камни. Думаю, мне пришлось бы изрядно порыскать по Англии, чтобы найти другую такую парочку мест — два города расположены рядом, и оба буквально пропитаны печальными и страшными воспоминаниями.

Дождь над Манчестером, приют, замечательная библиотека, хлопкопрядильная фабрика и одно из тех мест, где манчестерцы заключают сделки. Я слушаю стук сабо на утренней улице, поднимаюсь на Пендл-Хилл и мимоходом осматриваю Блэкпул.

1

В Манчестер я приехал по совершенно уникальной дороге. Во-первых, она выглядела очень древней (не исключено, что прокладывали ее еще древнеримские легионеры), а во-вторых, казалась столь же суровой и неприступной, как и сердце богатого родственника.

Начиналась она за многие мили от Манчестера — у маленького магазинчика, торгующего жареной рыбой на вынос, а затем тянулась, никуда не сворачивая, неизменная в своей кремнистой твердости. Основу ее составляли мелкие дербиширские камни: по форме и цвету они смахивали на окаменелый черный хлеб, а по прочности могли сравниться с гранитом.

Эта темная мощеная лента наводила на меня ужас! Уверен, если б какой-нибудь Дик Уиттингтон надумал отправиться на поиски счастья, то при одном взгляде на эту дорогу он повернул бы обратно. И никто бы его не осудил! Дорога, казалось, говорила: «А что вы хотите? Путь к славе и богатству всегда тернист!» И казалось вполне логичным, что вела она не куда-нибудь, а в Манчестер.

Я прибыл в город на исходе дня. Стоял тот короткий, неуловимый час между сумерками и полным торжеством электрического света, когда улицы Манчестера наполняются странной, необъяснимой голубизной. Надо сказать, что ничего подобного я не видел ни в одном другом городе мира. Манчестерские улицы казались высокими черными берегами, меж которыми текут дымчато-голубые реки — того самого цвета, какого бывает дорогой кольмарский виноград (наше обычное подношение выздоравливающим родственникам в больницу). Я не мог отделаться от впечатления, что — вопреки всем физическим и химическим законам — городской дым сгустился до состояния жидкой субстанции и потек по мостовым.