Сегодня, говоря об этих событиях, обычно подчеркивают, что дело раскручивалось под давлением председателя ОГПУ на Северном Кавказе Евдокимова, который – как представлено – хотел перенести ответственность за технический дефицит на старых работников горной инженерии. Если читать совместное решение ЦК и ЦКК, становится ясно, что выводы были сделаны совершенно иные.

Пример Донбасса был характерен для состояния народного хозяйства того времени. Многие из вновь назначенных директоров играли в экономике только роль «плохих комиссаров». Из-за недостаточно высокого уровня технических и экономических знаний и отсутствия практического опыта они не имели возможности контролировать работу старых специалистов, не говоря уже о том, чтобы управлять ими.

Вместо того чтобы повышать уровень технической подготовки, многие, как правило, предпочитали слепо следовать составленным планам и предложениям. И новые – «красные» – только что закончившие обучение в университетах образованные специалисты сталкивались в общении с этими представителями старой интеллигенции с открытой враждебностью и не находили поддержки. Работа профсоюзных организаций инженеров характеризовалась выраженной кастовостью. Нередко во главе стояли те, кто был расположен к советскому режиму враждебно. Вот почему индивидуальные случаи саботажа не встречали должного сопротивления у инженеров и технических специалистов, которые выполняли свои обязанности добросовестно.

Не менее критическим фактором было включение массы трудящихся в управление производственными процессами, которое часто заключалось только в изнуряющей деятельности партийных организаций и работе по управлению персоналом.

Нередко те, кто был уволен за плохую работу, с помощью личных связей находили должность в других местах. Особенно проблематичными являлись последствия грубого бюрократического приема на работу и слепой реализации ошибочных решений центральных органов исполнительной власти и преувеличенный централизм. Логичным последствием стало то, что было принято решение о целом ряде мер улучшения работы со специалистами, квалификации главных экономических кадров, предъявлены требования улучшения производительности, интегрирования масс в управление производственным процессом, улучшения условий труда.

В этом контексте ясно, что позднейшая интерпретация событий, связанных с этим процессом, и последовавшая в результате этого реабилитация осужденных на том процессе сознательно создана для того, чтобы скрыть эти причины. Обратите внимание, что 30 из 53 обвиняемых признали вину. Десять из них лишь частично – но и это доказывает, что позднейшее развенчание этого процесса основывается не на фактических аргументах, а на идеологическом осуждении «сталинизма». Из одиннадцати осужденных к высшей мере наказания десятеро признали свою вину.

Четверо обвиняемых были оправданы судом, четверо приговорены к временному заключению. Все другие получили приговор в виде лишения свободы от 3-5 лет. Однако в текущем представлении «Шахтинского процесса» утверждается, что уравнивание причинения вреда по халатности и сознательного вредительства преследовало цель всеми средствами добиться признаний вины. Но ведь несколько подсудимых не признали свою вину, так что, очевидно, все происходило не так, как утверждают сейчас. Если кого и обвинять в неразборчивости, так это тех, кто отказывается анализировать события 30-х годов со всеми противоречиями, которые были характерны для развития СССР и социалистических государств в результате проведенной во время социалистической революции классовой борьбы. То, что здесь нет никакой коммунистической пропаганды, можно понять, если вспомнить, как классовые разногласия использовались силами контрреволюции в России и за рубежом.

Ранее уже было упомянуто о последствиях обоснованного отсутствия уверенности в «гражданских» специалистах. Если почитать журналы, выходившие в середине двадцатых годов, например: «Строительные работы», «Изобретатель» и «Рабочий-изобретатель», можно ознакомиться с проблемами, связанными с этим: в опубликованных статьях инженеров, ученых, технологов и изобретателей заметна атмосфера разногласий. Разгоревшийся в результате этого конфликт интересов хорошо описан профессором Мартенсом: «Опасность заключается в том, что тогда, когда требуется изобретательство, мы ориентируемся на общественное мнение, которое дает неправильную установку. Таким образом, мы даем каждому возможность представить, что он может быть изобретателем и что он имеет право на все связанные с этим званием льготы, хотя на самом деле не заслуживает их». То, что такие явления имели место, неоспоримо. Люди, одержимые идеей как абсурдных, так и дорогостоящих изобретений, существовали среди представителей всех классов, и не в последнюю очередь среди академических выпускников.

Но именно об этом идет речь: привилегированный класс технической интеллигенции старался оградить не только свою компетенцию, но и связанные с нею привилегии от других. Ведь широкое распространение технических знаний угрожало их особому положению. Выпускники советских университетов и обученные рабочие на заводах уже не смотрели в рот специалистам. В свою очередь, изобретения работников нередко отвергались. Это делалось в высокомерной, дискриминирующей манере. Зачастую изобретения были просто украдены. Для защиты интересов и идеологии специалистов была создана подпольная организация, известная как «Союз инженерных организаций» или «Промпартия».

Речь шла об уничтожении привилегий, вызванных многолетним разделением умственного и физического труда. Тот факт, что со стороны тех, кто хотел изменить положение дел, имелись перегибы, так же тесно связан с социальными последствиями этого шага, как и тот факт, что такие перегибы имелись и у тех, кто хотел остановить наступление на свои привилегии. Все это противоречиво отразилось на поведении тех, кто действовал в этих обстоятельствах. Уже упомянутый директор теплотехнического института Л. К. Рамзин, автор работ «Электрификация и теплоснабжение» и «Электрификация Приволжского района», активно участвовал в реализации плана ГОЭЛРО. В то же время он и члены «Союза инженерных организаций» воспользовались своими полномочиями в различных экономических руководящих органах, чтобы воспрепятствовать и помешать социалистической индустриализации.

В ходе публично проведенного в период с 25 ноября по 7 декабря 1930 суда было обнаружено, что часть членов Промпартии в дополнение к нескольким фактам подрывной деятельности участвовала в сговоре, касающемся перераспределения должностей в министерствах, который был расценен как подготовка к контрреволюционным актам.

Все восемь подсудимых признали свою вину. Пятеро из них, в том числе Л. К. Рамзин, были приговорены к смертной казни, но в конце концов смертный приговор был заменен 10 годами лишения свободы. Статья о Промпартии в Большой Советской Энциклопедии заканчивается так: «Судебный процесс Промпартия способствовал изоляции контрреволюционных элементов интеллигенции, сыграл значительную роль в переходе старой технической интеллигенции на позиции социализма».

То, что это был не единичный случай, стало понятно в последующие годы. В 1931-1932 годах на крупных электростанциях Златоуста, Челябинска, Иваново, Баку и на других станциях произошли серьезные аварии. Многие котлы, двигатели, турбины и генераторы были так сильно повреждены, что эти электростанции приостановили свою работу на длительный период. В ходе расследования выяснилось, что причиной такого серьезного вреда народному хозяйству СССР была работа контрреволюционной группы сотрудников британской Metropolitan-Vickers, которым были поручены монтажные работы на этих электростанциях.