— Почти?

— Магия — занятие опасное. Проще и безопаснее всего призывать демонов третьего порядка. Воплотившись, они делают только одно: едят. Но призыв демонов второго и третьего порядка представляет собой угрозу для чародея. Такой демон должен получить чью-то смерть. Если ему не удается лишить жизни намеченную жертву, он обращается против мага, который его вызвал. Если бы Элдикар вызвал демона первого круга и тот потерпел бы неудачу, Элдикара утащили бы в царство Анхарата и растерзали на части.

— На этой слабости стоит сыграть, — заметил Нездешний.

— Вы правы. Потому-то Элдикар и водит с собой мальчика. Ребенок — его лоа-чаи, его подручный. Свои чары Элдикар посылает через него. Если что-то пойдет неладно, погибнет дитя.

Нездешний тихо выругался и, придавленный усталостью, опустился на стул у камина. Устарте села напротив.

— Может он читать мысли так же, как вы?

— Не думаю.

— Однако он знает, что я солгал относительно вашего отъезда?

— Он должен был это почувствовать, — кивнула она. — Он, как я уже сказала, Ипсиссимус, и власть его очень велика. Но и его власть имеет пределы. Он способен вызывать демонов, творить иллюзии, возвращать молодость и прибавлять сил. Способен исцелять себя, будучи раненым. — Устарте умолкла и пристально посмотрела на Нездешнего. — Я чувствую, вас что-то смущает. В чем дело?

— Я думаю о мальчике. Видно, что он любит своего дядю. И Элдикар тоже, кажется, привязан к нему. Трудно поверить, что мальчик для него лишь орудие.

— И поэтому вы сомневаетесь, что Ипсиссимус несет в себе Зло? Я понимаю вас, Серый Человек. Вы, люди, поразительные создания. Любовь и сострадание, которые вы испытываете, сравнимы по силе лишь с ненавистью, способной затмить само солнце. При этом вы никак не можете понять, что подобные крайности уживаются в каждом из вас. Людей, творящих злые дела, вы называете нелюдями и чудовищами — ведь если признать, что они точно такие же, как вы, это подорвет самую основу вашего существования. Разве вы не видите, какой яркий пример представляете вы сами, Серый Человек? В своей ненависти и жажде мщения вы стали таким же, как те, за кем вы охотились: свирепым, черствым, глухим к чужим страданиям. До чего бы вы дошли, если бы не встретили священника Дардалиона и его чистая душа не коснулась вашей? Элдикар Манушан не чудовище. Он человек. Он способен смеяться и испытывать радость. Он может обнимать ребенка и наслаждаться теплом человеческой любви. И при этом обречь на смерть без всякого сожаления тысячи человек. И пытать, и убивать, и насиловать, и увечить — все ему нипочем. Да, он может любить мальчика, но власть он любит больше. Чары Элдикара, и без того сильные, становятся еще сильнее, пройдя через лоа-чаи. Этот мальчик — сосуд, неисчерпаемый источник духовной энергии.

— Вы уверены?

— Я чувствую энергию их обоих: Ипсиссимуса и лоа-чаи. Соединенные воедино, они обретают ужасную мощь. — Устарте встала. — А теперь вы должны отправиться вслед за герцогом, Серый Человек.

— Лучше я останусь и посплю немного. Герцогу я не нужен. С ним около сотни солдат.

— Да, но вы нужны Кисуму. Элдикар Манушан боится сияющего меча и постарается погубить раджни. Вы нужны Кисуму, Нездешний.

— Это не моя битва, — сказал он, сам понимая, что не сможет бросить Кисуму на произвол судьбы.

— Ваша, Нездешний. Всегда ваша, — ответила Устарте и направилась к двери.

— Что это значит?

— Настало время героев. Даже тех, кого когда-то коснулось Зло.

Она вышла и закрыла за собой дверь, а Нездешний, тихо выбранившись, встал и прошел в оружейную. Достав из сундука у задней стены холщовый мешок, он вытряхнул на верстак черный кожаный нараменник с кольчужными вставками. В том же сундуке лежали еще два свертка и пояс с парой пустых ножен. Размотав ткань, Нездешний извлек два коротких меча, оба с круглыми эфесами из черного чугуна под перекладинами в виде когтей. Блестящие клинки были обильно смазаны жиром.

Нездешний обтер их, избегая острых, как бритва, краев, пристегнул пояс и вложил мечи в ножны.

Перевязь с метательными ножами висела на спинке стула. Он наточил по очереди все шесть ромбовидных клинков и убрал их на место. Покрыв плечи нараменником, надел через голову перевязь и наконец взял свой маленький двукрылый арбалет и колчан с двадцатью стрелами.

Потом вышел из своих комнат и стал подниматься к конюшне, спрашивая себя: «Неужто ты никогда так ни чему и не научишься?»

* * *

Ю-ю Лиань очнулся и увидел солнце, заглядывающее в высокое закругленное окно. Яркая солнечная полоса лежала на белом одеяле. Ю-ю горестно вздохнул. Плечо болело — он не помнил от чего, но боль означала, что он снова вернулся в мир плоти. Солнце и шепот морского бриза вселяли в него печаль, вытесняя чувство высшей гармонии, открывшейся ему. Над ним возникло чье-то лицо, худое, аскетическое, с длинным кривым носом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил человек. Голос еще грубее нарушил гармонию — радость лет, проведенных с Кин Чонгом, уходила безвозвратно.

— Я снова стал плотью, — сказал Ю-ю, — и это печалит меня.

— Плотью? Я спрашиваю о твоей ране, молодой человек.

— Так я ранен?

— Тебе прокусили плечо. Рыцарь и твой чиадзийский друг привезли тебя сюда. Ты сильно пострадал, молодой человек, и пролежал без сознания около четырнадцати часов.

— Часов? — Ю-ю зажмурился. Он ничего не понимал. В своих странствиях он видел, как рождаются миры и падают звезды, видел, как великие империи поднимаются из тьмы одичания и как океан поглощает их. Тупая пульсирующая боль в левом плече стала более явной. — Зачем я вернулся? — спросил он.

Его собеседник, видимо, обеспокоенный, медленно произнес:

— Ночью тебя укусил какой-то демонический зверь. Но теперь рана очищена, и ты поправляешься. Я Мендир Син, лекарь, мы с тобой находимся во дворце Дакейраса-Рыцаря.

Ночью? Прошлой ночью?

Ю-ю застонал и попытался сесть, но Мендир Син поспешно надавил ему рукой на здоровое плечо.

— Лежи смирно, не то швы разойдутся.

— Нет, мне надо сесть, — пробормотал Ю-ю. Лекарь подхватил его под мышки и помог ему.

— Это неразумно, молодой человек. Ты еще очень слаб. — Он подсунул подушки под спину Ю-ю.

— Где Кисуму?

— Уехал с герцогом и его людьми. Скоро он вернется, я уверен. Как твоя рана?

— Болит.

Лекарь налил в чашу холодной воды, и божественная влага оросила пересохшее горло Ю-ю. Склонив голову на подушку, он снова закрыл глаза и погрузился в сон.

Когда он проснулся, солнечная полоса с кровати переместилась на дальнюю стену. В комнате никого не было, но Ю-ю снова хотелось пить. Он откинул одеяло и попытался спустить ноги на пол.