…в западной части провинции Хатинь было сбито два американских самолета. Летчики катапультировались. Противовоздушные силы провинции засекли и окружили район приземления американских пиратов. Однако брать их в плен не спешили. Как обычно, имея при себе портативные радиостанции, американские летчики сообщили о своем местонахождении на базу и вызвали помощь. Сражение с приблизившимися к району катапультирования американскими самолетами длилось 30 минут: два самолета — «Фантом»[10] и А-6Д были сбиты.

Ревут прогреваемые двигатели самолета, и, словно подгоняемый ими, по ногам нервно метет низовой, северный ветер. Из-за невысокой, но крутой горки, насыпанной на краю взлетной полосы для ускоренного взлета истребителей, нехотя выползает расплющенное и словно насмерть промороженное солнце. Вся наша команда нетерпеливо топчется на взлетном поле Елизовского аэродрома. Взлет планируется только через полчаса, и мы все пребываем в радостном ожидании чего-то неведомого, но крайне интересного и многообещающего. Инстинктивно мы разбились на две неравные группы. В одной стоят Воронин со Стуловым и Ватутиным, а в другой мы, солдатня. Оно и понятно. Первые — это как бы облеченная высоким доверием Родины элита Советской Армии. А вторая это так, как бы ее обслуга. Курят все тоже разное. Воронин и Стулов посасывают «БТ». Ватутин и вовсе дымит дорогущей «Тройкой». Мы же попросту пробавляемся дешевым «Беломором» (одна папиросина на двоих). Вещи наши и имущество военное уже погружены на борт, и мы только ждем команды на посадку. Ждем долго, видимо потому, что маршрут нам предстоит нестандартный и летчики более внимательно, нежели обычно, изучают полетные карты. Одеты все однообразно. Отцы-командиры нацепили темно-зеленые зимние офицерские бушлаты с меховыми воротниками и цигейковые шапки. А мы все упакованы в теплые, особого покроя куртки, так называемые спецпошивы.

За предполетными разговорами мы и не заметили, как к самолету подошли летчики. К ним, бросив окурок, немедленно устремляется Воронин. Некоторое время они совещаются, стоя возле трапа и разводя руками в разные стороны. Наконец капитан машет нам рукой: «По коням!»

Пихаясь и чуть ли не отталкивая друг друга локтями, беспорядочной кучей лезем в салон самолета. Здесь, кажется, несколько теплее уже только потому, что не дует пронизывающий ветер. Рассаживаемся по длинным, идущим вдоль бортов дырчатым скамейкам.

— Не курить мне тут! — на секунду появляется из-за двери кабины один из пилотов. — Запрещено строжайше!

Причина столь строгого запрета выявляется довольно быстро. Кроме нашего громоздкого имущества на борту самолета находится не менее двадцати бочек медицинского спирта и несколько десятков картонных ящиков с медицинским же эфиром. Естественно, незамедлительно начинается зубоскальство по традиционному для военных поводу: как бы выпить и закусить. Но я в обсуждении столь животрепещущей теме участия не принимаю. Не интересует она меня. Отвернувшись к иллюминатору, с легкой грустью смотрю, как быстро удаляется земля и стоящие неподалеку от аэродрома величественные вулканы быстро становятся не больше крошечных песочных куличей. Картина занятная, но на сердце как-то неспокойно. Оно конечно же и любопытно, и заманчиво побывать в неведомых и загадочных тропиках, но все же на войну летим, а не на экскурсию. Да к тому же и путь нам предстоит неблизкий. Первая посадка запланирована в Южно-Сахалинске, где мы избавимся от попутного груза.

Потом самолет заправят, и он полетит до Владивостока. Это наша промежуточная точка ожидания. Оттуда долететь прямо до Ханоя невозможно, топлива не хватит, и поэтому нам предстоит пересаживаться на попутный транспорт.

В принципе до дружественной юго-восточной страны развивающегося социализма можно добраться тремя путями. От Владивостока на юг идет железная дорога и можно на военном эшелоне проехаться через весь Китай по маршруту: Харбин — Пекин — Чанша — Ханой. Минимум неделю, а то и две придется провести в наглухо закрытом вагоне. Ведь ни виз, ни загранпаспортов ни у кого из нас нет. Случись какая неприятность — международный конфуз может выйти. Например, в том случае, если нас накроют в запломбированном вагоне китайские пограничники. Второй путь чуть проще и пройти его можно без особых формальностей. Нужно только дождаться следующего в Ханой военно-транспортного самолета и пристроиться на него в качестве бесплатных пассажиров. Все бы хорошо, да только груза у нас многовато. Самих восемь человек, это уже больше чем полтонны. Да две стойки многоканальные, да четыре телетайпа, да два магнитофона, да три отдельных радиоприемника в упаковке по 120 кг каждый, да еще, да еще-е-е. Короче говоря, тонны на три разного барахла наберется. Такой грузец не каждый самолетик потянет, в качестве дополнительного-то довеска. Нет, не всякий. Так что на этот случай имеется еще один путь до вожделенных берегов, самый верный: по морю, каботажем. Путь этот за время долгой войны отлажен до мелочей. Чуть не каждую неделю из Владика или Находки отваливают тяжело груженые транспорты, везущие в братскую страну братскую же помощь. Прямо ленд-лиз какой-то по-советски. Но не сразу берут пароходы курс на Ханой, нет. День-два, а то и три приходится им болтаться на рейде, сбиваясь в небольшую флотилию. Потом все они выстраиваются в колонну и неторопливо, гуськом двигаются через Японское море, стараясь держаться ближе к суше. Спереди и сзади каравана идут выкрашенные в шаровую краску миноносцы, разливая вокруг себя длинные шлейфы плохо сгоревшей солярки. А по бокам советские лодки шныряют, естественно, подводные. Смотришь на водную гладь и замечаешь, как то с правого, то с левого борта перископ выныривает. Видать, проверяют, живы ли мы еще или нет. Поскольку я так подробно описываю этот маршрут, то ясно, что именно им мы, в конце концов, и воспользовались. Вот миновали наши разношерстные корабли изумрудно-нежный берег Южной Кореи, а вот с правого борта потянулись скалистые пейзажи Китайского берега.

Идет наш конвой неспешно, поскольку большая часть судов — откровенное старье. Мы, например, пристроились на ржавой барже, еле-еле волокущей на себе две тысячи тонн цемента в пыльных бумажных мешках. Перед нами баржа идет с лесом, завалена под самые небеса кругляком. А позади высоченный сухогруз трактора везет и трубы железные в пачках. До этого похода я по наивности думал, что война — это пушки, самолеты и пулеметы. А оказалось, что война — это в основном стальной прокат, рельсы, цемент и токарные станки. Конечно, снаряды и патроны во Вьетнам тоже везут, но только грузят их на более солидные пароходы. Они в самом начале конвоя идут, под прикрытием корабельных ракет и зениток. Они первые и в порт заходят, и на разгрузку встают. Это и понятно, ценности на них большие, ответственные, их и беречь надо соответственно. А мы, имею в виду тех, кто идет на баржах, считаемся как бы вторым сортом. Если и утонет какая из них по непредвиденному случаю, то не велика будет потеря для народного хозяйства.

Баржа все скрипит на резвой от ветра волне и переваливается с боку на бок натужно, но все-таки движется вперед, что несколько успокаивает. Погода стоит хотя и теплая, но, как говорят бывалые моряки, довольно свежая, ветреная. Вся наша команда, если, конечно, кто не спит, почти все время проводит на палубе. Позади корабельной надстройки, там, где на талях висят две исклеванные ветрами спасательные шлюпки, натянут большой брезентовый полог, под которым, в основном, и проходит наше путешествие. Идет оно сонно и неторопливо. Основное наше занятие во время пути — ловля рыбы на различные самодельные снасти, любезно предоставленные одним из матросов. Пять удочек, и хотя бы одна поклевка в час. Тем не менее к обеду набирается всякой живности на приличную уху. Господа офицеры, правда, рыбной ловлей не увлекаются. Их главная страсть — преферанс. Поскольку битва идет на командировочные рубли, которые все равно некуда тратить, то безумные страсти за игровым столом не бушуют. Движения их нарочито неспешны, а слова, произносимые но ходу очередной «пули», мудрено задумчивы. Стараются даже не обыграть друг друга, а перещеголять в острословии.