– Полагаю, для чая уже поздновато, – вздохнул От-А-до-Л. Сентябрь, как ни странно, голода не чувствовала, но в желудке у виверна столько закоулков, что заполнить их все сразу невозможно.

– Конечно, обсуждать религиозные убеждения неприлично, – Бурак шумно втянула носом воздух, – но я терпеть не могу чаевников. Я принадлежу к школе Ночного Дожора. Вы пьете чай только потому, что пробило три часа и так принято, и да, да, приятно выпить чашку вкусного чая и съесть сэндвич с обрезанными корочками, но приятность – это еще не все! В Ночную Еду ты жадно впиваешься зубами, потому что в темноте на тебя набрасывается голод. Ты хочешь этот кусочек ростбифа, который не доел в ужин, и хочешь его прямо сейчас. Ночная Еда – это первобытный зов, как вой волка в лесу, ликующего над добычей.

Канделябра затрясла хвостом и топнула копытом. Тут же из леса с шипением появилась грозовая туча из круглых бело-фиолетовых разрядов размером с яблоко, несущих на спинах плетеную корзинку. Они опустили груз наземь и начали радостно обнюхивать Бурак. Сентябрь открыла корзинку. Внутри оказались куриные ножки, завернутые в вощеную бумагу, графин с чем-то великолепным, сверкающим, искристым внутри и большущая гроздь молниевинограда. Когда она развернула одну из вощеных оберток, то оказалось, что куриные ножки вовсе не из курицы. Вокруг белой косточки клубилось штормовое облако.

– Чаепитие может быть приятным, – сказал, сдаваясь, От-А-до-Л и обнюхал виноград. Сентябрь это внезапно напомнило его тень, там, глубоко в Волшебном Подземелье, тень, которая водила компанию с Герцогом Чаепитий и Вице-Королевой Кофе и позволяла их детишкам ездить на своей спине и дергать себя за уши. Сентябрь вздрогнула.

– Аэл, – позвала она тихо, как будто это значило, что они здесь только вдвоем, как это было однажды в поле с красными цветочками и деревьями, которые были почти как хурма, только не хурма. – Отчего ты заплакал в Библиотеке, когда мы открыли ларец?

Виверн взрыхлил когтями чешуйчатой ноги тонкую угольно-черную почву джунглей. Его оранжевые усики встрепенулись раз, потом другой, как хвост лошади, отгоняющей муху. От-А-до-Л очень туго обернул вокруг себя длинный алый хвост, будто пытаясь взять себя в руки.

– Не смейся надо мной. Я – большой зверь, и очень свирепый, и много времени провел один. Я не боюсь одиночества и могу задать ему трепку.

Сентябрь серьезно кивнула, хотя с трудом сдерживала улыбку, глядя на милую ящерку и ее свирепый нос. Огненные глаза От-А-до-Л блеснули в темноте.

– Я вспомнил тот день в поле светящейся пшеницы, когда ты пожелала нам всем оставаться целыми и невредимыми и мы проснулись, залитые солнечным светом.

– Но это же совсем не грустное воспоминание.

– Ох, Сентябрь, – вздохнул зверь. – Мы-то проснулись целыми и невредимыми, и солнце было таким теплым, а ты исчезла прямо на наших глазах, будто тебя и не было никогда, и прошли годы, три года прошло в мире, в котором тебя будто и не было! Может быть, ты умерла или просто не собиралась возвращаться, или, может, в твоем мире прошло еще больше времени, и ты выросла, и ходила на свидания, и забыла меня, а мне так тебя не хватало. И когда мы все же нашли тебя по прошествии этих трех лет, танцующей с тенями в той зеленой долине, ты вдруг раз – и исчезла снова, будто исчезать – это твой коронный номер. И часа не прошло, чтобы я не скучал по тебе, а ты снова исчезла! Субботе тоже было очень непросто, конечно, но ведь еще до того, как мы его встретили, ты уже ездила на моей спине и называла меня твоим. Помнишь ли ты эти слова? Я их помню. Я чувствовал… будто я вырос… будто у меня выросли передние лапы. Будто я не был больше виверном, но кем-то немного другим, потому что у меня появились передние лапы в форме девочки, я мог схватить ими целую Волшебную Страну и трясти ее, пока не вытрясешь что-нибудь хорошее. Но как только я их заполучил, их тут же отрезали, и я по тебе скучал, и это смешное слово, которое начинается с С, но нельзя его за это винить, потому что это правильное слово. Мне тебя не хватало. Как передних лап, как умения летать.

Сентябрь положила руку на грудь. Сердце ее сжалось в кулак, пытаясь одновременно спрятаться в груди и вырваться наружу. Но она не станет плакать. Нельзя. Уж очень Аэл разволновался.

– Ну что ж, – быстро проговорила она, расправляя плечи. Смотри и будь готова к встрече с тем, что увидишь. – Пошли!

Виверн и марид, казалось, сдулись, как два шарика, красный и голубой. Они легонько кивнули, будто говоря, что всегда знали, что так и случится. Это же Сентябрь все-таки. Какой была, такой и будет всегда.

– Мы вместе, – мягко сказала Сентябрь и протянула руки. – Я понимаю, что вы сказали, мисс Канделябра, но, как ни взгляни, наши судьбы переплетены и крепко сшиты. – Она запнулась на мгновение, посмотрела вниз на струящийся черный шелк своего одеяния и на свои маленькие руки. – Крепче, чем тени, – закончила она.

Бурак поскакала прочь. Ее хвост и крылья вспыхивали мерцающими огоньками спрятанных под ними молний. Аэл бросился ее догонять, оставляя ночной пикник без колебаний. Сердце его яростно билось в груди – его не бросили, он не один, он скачет через лес созревших бурь, топчет лапами подстилку Молниеносных Джунглей. С каждым ударом когтями ему казалось, что сейчас он дохнёт огнем, таким сильным было его возбуждение, но с каждым скачком он икал, давясь пурпурным пузырем, что бился изнутри о частокол его длинных зубов. Виверн чувствовал, как давление внутри него поднимается, струя огня становится больше, толще, горячей и все неотвратимей, будто в его животе пекут каравай хлеба, тяжелый как якорь. Это должно случиться, он чувствовал это, и как бы он ни пытался не дать этому случиться, он уже едва мог дышать из-за жара в горле. От-А-до-Л вырвался вперед, обогнав Бурак и своих друзей. Некоторые вещи надо делать в одиночку, как сказала ослица. Он не даст им это увидеть и не позволит огню опалить их. Молнии затрещали, засверкали и разрезали воздух вокруг виверна как раз в тот момент, когда фиолетовый цветок пламени распустился из его пасти, скручиваясь и завиваясь под пологом леса.

Но деревья не загорелись. Молниеносные Джунгли, казалось, упивались пламенем, как свежей водой. Они и сами были из огня, света и разрядов. Баобабы, полные огня, стали еще ярче, омывая воздух чистыми вспышками и хрустящими побегами разрядов.

Ноги Сентябрь и Субботы не могли тягаться с ослиными или виверновыми, поэтому они тряслись вслед на Арустук, которая с ревом летела под ветвями леса, над почерневшими стволами, рассекая шквальные лозы ветровым стеклом. Молниеносные Джунгли шумели в ушах Сентябрь статическим электричеством, словно из радио в ореховом корпусе, что стояло у них дома в гостиной. Вся процессия неслась по направлению к кромке деревьев, приземистые стволы которых четко виднелись впереди, как черные строчные буквы. Наконец, с последним раздвоенным всполохом света, змеившимся впереди них, Арустук вырвалась из чащи на поле серебристой поросли, на луг из крошечных, замерзших на лету брызг дождя, торчащих из почвы, как трава. Круглые черные озерки, глубокие и темные, как кровь, проступали на поверхности луга и вели прямо в горы, как бессрочный приговор…