— Или сказываешь или нам с тобой не по пути. Волки там добычу заждались, — великан загородил кметю дорогу к расседланному коню.

— Ермила мне сказал, мол, чего теряешься, у нее такая мать была, что и дочь не далеко ушла, сама к тебе прибежит.

— Да как он смел, слизняк мерзкий?! — громким шепотом возмутилась Настасья, стыдясь, что это слышит Прасковья.

— Лжет, — холодно произнес Кряж, — княгиня Улита во вдовстве себя блюла.

Борята скривился в недоверчивой усмешке, но вслух противоречить не посмел.

— Серебра мне шапку обещали отвесить и княгиню отдать, как Всеволода изведут. Мы бы с тобой в Смоленск или в Полоцк подались бы, — с горящим взором обратился он к Настасье, — зажили бы ладно, кто ж знал, что они обманут? Я это понимать начал, как Всеволод меня прочь погнал, а Микула мне не помог.

— Когда тебя Всеволод прочь прогнал, вы же вместе из Дмитрова выехали? — Настасья напряженно вглядывалась в по-детски округлое лицо юнца.

— Выехали, на первый привал стали, он меня к себе вызвал и говорит, мол, откуда у тебя на лбу синяк. Я и говорю — об дверь ночью стукнулся. А он велел прочь ступать на все четыре стороны и в град не возвращаться.

«Синяк-то я ему набила», — вспомнила свой отчаянный удар княгиня.

— И куда ты пошел?

— Обратно, куда ж я зимой в степь пойду? Думал отсидеться, пришел к Микуле, а он на меня собак спустил, еле от них сбежал. У тетки в подполе отсиделся, а как узнал, что на княжьи хоромы полезли, так тебя, княгиня, через ход и пошел спасать.

— Опять врешь, — прохрипел Кряж, — про ход откуда ведаешь?

— Да многие то ведают, тоже мне тайна, — пожал плечами Борята.

— Микула тебе ход показал, велел княгиню с княжичем вывести, сказывал — тебе баба, а дите мне. Так?

— Нет, не так, — огрызнулся кметь.

— Так, по очам твоим грешным то вижу, — усмехнулся Кряж, встряхивая овчину для ночлега. — Чего-нибудь выкинешь, убью.

— Ничего я не выкину, — буркнул Борята, — к Ростиславу если пристроите в дружину, вечно Бога об вас молить стану, больше мне ничего и не надобно.

— Эк ты наметил, а возьмет ли тебя Ростислав? — Кряж поклонился княгине, прося разрешение на отдых.

Настасья махнула согласие и полезла с детьми почивать в сани. Сумерки превратились в плотную пелену ночи, расцвеченную яркими жемчужинами звезд. Мороз крепчал, заставляя сильнее кутаться в теплые шкуры. Скорее бы в дорогу — зевнула Настасья, прикрывая глаза. Ее накрыл тяжелый сон без сновидений, какой случается только после тяжких потрясений и переживаний, когда не только телу, но и душе невмоготу отражать тревоги дня.

Волчий вой, уже не такой далекий, заставил вздрогнуть, встряхивая остатки дремы. Настасья встрепенулась, проверяя лоб Ивана, нет ли жара. Успокоилась, огляделась. Кряж и Борята спали. Настасья прислушалась, вой не повторился. Облегченно выдохнув, княгиня, опершись о край повозки, снова прикрыла глаза.

И тут послышался легкий шорох, почти неуловимый, немного качнулся недвижный морозный воздух, или Настасье это почудилось. Она лениво приоткрыла правый глаз. Борята, с занесенным мечом, склонился над Кряжем, готовясь нанести удар в грудь. Расширив очи от ужаса, Настасья собралась громко крикнуть, понимая уже, что не успеет. Было ощущение, что время остановилось, замерло так же от вероломства, как и она. Ну же, крикнуть!

Кряж молнией взлетел на ноги, одной рукой отбивая превратившийся в былинку меч, а другой вцепляясь в горло Боряте. Тот захрипел, задергался, ничего уже не в силах сказать, и затих. Кряж отпустил руку и мертвое тело рухнуло в истоптанный снег.

Настасья выбралась из саней и подбежала к гридню.

— Кряж, миленький, он тебя чуть… — голос не слушался.

— Да я ж не дите, — улыбнулся великан, — знал, что полезет. Давно его надо было удавить, не нужен он нам в живых, много напраслины на тя, хозяйка, наговорить мог бы. Да грех на душу не хотелось брать, ждал, чтоб все по-честному, сам первым напал. Вот и дождался.

— Чего ему надо-то было? — вздохнула Настасья, отворачиваясь от трупа. — Чего им всем надо было?

— Волчья кровь, никуда не денешься, — мрачно произнес Кряж, и ответом ему прозвучал протяжный вой. — Подбираются, уходить пора.

Он запряг лошадей, привязал свободную лошадь за поводья к саням. Настасья снова залезла в повозку. И они выехали в ночь, пробираясь к скованной льдом Толокше.

Прасковья с Иваном пробудились на рассвете, Настасья сунула им согретый на груди хлебушек.

— А где кметь? — удивленно покрутила головой Прасковья.

— Расхотел с нами ехать, — почти не солгала Настасья.

— Ну и хорошо, — выдохнула княжна, — он мне не нравился.

К полудню показалась заветная река. Противоположный низкий берег казался безлюдным. Поднявшийся небольшой ветерок трепал сухие камыши.

— А где же братец? — разочарованно протянула Настасья, выпрыгивая из саней и вглядываясь в пустую равнину. — Неужто не дождался и уехал?

— Поглядим, — задумчиво произнес Кряж. — Там полого, спускаться будем.

Гридень медленно повел лошадей вниз, соблюдая все предосторожности и часто останавливаясь. Настасья шла чуть поодаль, прижимая Ивана, что-то радостно воркующего на только ему понятном языке, позади след в след, подобрав тяжелый от налипшего снега подол, брела Прасковья. Беглецы обогнули заросли ивняка, спустились на прочный лед, перебрались на правый берег и оказались посреди белой, густо припорошенной снегом поляны. Ни одного следа: ни человечьего, ни копыта, ни впадин от полозьев.

— Может мы не туда вышли? — предположила княгиня. — Может они чуть в стороне ждут?

— Да здесь мы ждем, — раздался веселый звонкий голос, который не спутаешь ни с чем.

— Ростислав?! — закрутила головой Настасья.

Голая равнина. Показалось что ли?

Из камышей полетел хохот.

Большой крепкий детина, с рыжим чубом из-под сдвинутой на затылок шапки, вылез, ломая сухие стебли.

— Заждался, сестрица, уж хотел сам к Дмитрову подступать, да в малой дружине.

Вслед за князем Бежским на лед стали высыпать вои его дружины: один, второй, третий… с десяток.

Настасья, передав Ивана Прасковье, побежала к брату. Ощутила его богатырские объятья, почуяла запах дыма и бражки. Ростислав не менялся ни в медвежьих повадках, ни в привычках.

— Как ты узнал, что у нас неладно? — улыбнулась Настасья.

— Гридень твой весточку прислал, — кивнул Ростислав на Кряжа. — Я его уж и позабыл, думал в живых уж нет.

Настасья уезжала в Бежск, рядом, гарцуя на вороном коне, не переставая засыпал ее новостями Ростислав: про сыновей и жену, про урожаи, охоту, главную страсть Бежского князя; обещал сестре и притихшей Прасковье масленичные катания на салазках и блины со стерлядью. Настасья кивала, не успевая вставить ни словечка, а сама невольно оборачивалась назад. На высоком берегу Толокши, выстроившись в цепочку, стояла волчья стая. Матерый вожак, задрав морду, нюхал ветер. Знать бы кто он, этот вожак, что завертел вихрь бед.