Каффран поднялся на ноги, не опуская оружия.

— Я могу помочь тебе, — повторил он. — Нельзя, чтобы ты жила вот так. У тебя же дети, мальчик, кажется? Что тебе нужно?

Она медленно повернулась лицом к нему и к свету, в одной руке нож, а второй прикрылась от режущего глаза фонарика. Каффран опустил его так, чтобы он не слепил ее.

— Уловка, — сказала она.

— Что?

— Это уловка. Уж лучше пристрели меня, сволочь.

— Никаких уловок, — он шагнул вперед и убрал пистолет. — Никаких уловок.

Тона набросилась на него, рассекая воздух ножом. Он уклонился и схватил ее за руки, откатываясь назад, чтобы уложить ее на лопатки. Удар вырубил ее на мгновение.

Каффран отпихнул жужжащий нож.

Он поставил ее на ноги. Она откашливалась и тяжело дышала. В его руках она казалась такой тоненькой и хрупкой, но он знал, что она достаточно коварна и жестока, чтобы ранить его.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Она пальцами ткнула ему в глаза, и он заорал, откатившись и прижимая ладонь к лицу.

Когда он смог подняться, девушка уже выбиралась через заднюю стенку на свободу. Каффран заметил, что она не забыла захватить свой нож.

Он побежал следом.

— Фес тебя, стой! Я хочу помочь! Стой!

Тона оглянулась, глаза ее были дикими и безумными, как у животного. Ее раздувшийся мешок застрял в щели, не давая протиснуться в дыру.

— Отвали! Отвали! — завопила она.

Он приблизился, держа пустые руки поднятыми, пытаясь выглядеть безопасным.

— Я не причиню тебе вреда… пожалуйста… меня зовут Каффран. Друзья зовут Кафф. Я такой же потерянный, как ты. Просто Призрак, лишенный дома. Я здесь не по своей воле и уверен, что ты, фес его, тоже. Пожалуйста.

Он был на расстоянии вытянутой руки от нее и видел страх в ее глазах. Девчонка плюнула и взвыла, потом широко взмахнула ножом и отрезала лямку мешка. Он упал наземь, но она была свободна. Оставив добычу, она рванула прочь из сарая и припустила по пустырю.

Каффран выскочил следом, но замешкался, проталкивая свою тушу через щель.

Он успел увидеть, как она, перепуганная, оглядывается, а затем уносится по насыпи мусора и исчезает из виду.

Тона полежала в укрытии пару минут, закопавшись в сажу кратера, в компании вонючих трупов. Сочтя, что солдат не пошел за ней, она выползла, добежала до одинокой стены в паре метров и спряталась за ней.

Потом услышала хруст ботинок по щебенке и замерла.

В двадцати метрах, глядя в другую сторону, солдат в черной униформе шел через руины, и ее мешок болтался у него в руках.

— Эй? — звал он. — Эй? Тебе нужно это. Правда нужно. Эй?

Он долго стоял, минут, наверное, десять, оглядываясь. Тона оставалась в укрытии. Наконец солдат поставил мешок на землю.

— Я оставлю здесь, если хочешь, — сказал он.

Долгая пауза.

Затем он вскарабкался по склону и залез обратно в амбар.

Тона выждала целых пятнадцать минут, прежде чем пошевелиться. Она выскочила из укрытия, подхватила мешок и метнулась обратно в лабиринт развалин.

Солдат не появился вновь, чтобы преследовать ее.

Спрятавшись в окопе, Тона открыла мешок, изучая содержимое. Все, что она украла, оказалось на месте, все — а еще три фляжки очищенной воды, немного одежды, пачка антибиотиков, немного сухих колбасок, замотанных в пленку… и лазпистолет, тот самый пистолет, из которого, как она считала, он собирался ее застрелить. Магазин был почти полон.

Она с минуту сидела, потрясенная, а затем засмеялась. Радостная, она подхватила мешок трофеев и побежала к своему убежищу кружным путем на случай, если за ней следят.

Только потом, после того как они с Далином доели свой первый нормальный обед за последний месяц, а Йонси уснула, наевшаяся молочной каши, она нашла значок на дне мешка: чистое серебро, имперский двуглавый орел и надпись на ленте, зажатой в когтистых лапах: «Танитский Первый, милостью Бога-Императора Терры».

В сумрачной норе, сытая, с сытыми и довольными подопечными, Тона Крийд откинулась на спину у огня, разожженного гвардейскими казенными спичками, и размышляла, куда бы прицепить значок. Если уж значки банд выручали, то этот точно не помешает.

Улицы и площади за Вейвейрскими вратами были завалены мертвецами.

Команды Вервунского Главного, рабочие бригады и сотрудники Муниторума, закрыв лица респираторами или просто кусками ткани, уносили погибших в бою с полусгоревшего вокзала и складывали на пустыре к северу от Вейвейра для опознания и распределения.

Эган Сорик привел своих рабочих из лагеря Коммерции, когда бой утих, и велел помогать выполнять неприятную, но важную работу.

Он хотел сражаться. Черт, как тот храбрый офицер — как там его? — Расин! Тот, который дал им возможность поучаствовать в подготовке обороны. Он дал Сорику ощутить вкус войны. Будь у них оружие, Сорик вместе со своими людьми был бы тут, в бою, еще тем утром. И пусть Феррозойка трепещет перед разъяренными литейщиками Вервунской Первой!

Из того, что он понял по слухам и разговорам в иномирской Гвардии и Севгруппах, было видно, что свирепая схватка завершилась тем, что Зойку вытеснили за ворота, хотя и с большими потерями. Он надеялся вскоре увидеть Расина, хлопнуть парня по плечу и услышать, что труд его людей помог им победить, построив баррикады, которые враг не смог сломить.

Времени было вдоволь. Вместе с литейщиками Ганнифом, Фафенджем и Моджем Сорик начал погружать трупы в тележку. Это была грязная, отвратная работа. Они старались обмотать тела в куски ткани, а еще им велели искать жетоны и вносить данные установленных личностей в инфопланшет. Но некоторые тела находили не целиком. От некоторых остались только части. Некоторые части никак не подходили к соседним.

Некоторые еще были живы.

Это было как в морге. Тележки с телами сновали туда-сюда, медицинские и очистные команды мелькали тут и там, цепочка носилок с ранеными тянулась медленной усталой процессией от самого вокзала, часто демонстрируя ужасающие увечья. То и дело они уступали дорогу грузовику или медицинской «Химере», мчащимся в больницы.

Сорик, примотавший кирку-костыль к бедру, наклонился и подхватил под руки почерневший безногий труп.

Когда он поднял мертвеца, тот застонал.

— Врача! Врача! — закричал он, отшатнувшись от существа, к которому прикоснулся.

Крепко сложенный доктор протолкался к нему сквозь суетящуюся толпу, мужчина лет пятидесяти с серебристой бородой, всем своим видом выдающий иномирца. Под медицинским алым халатом на нем были черная форма и ботинки Гвардии.

— Жив? — спросил медик Сорика.