Ему вдруг захотелось праздника. Расслабиться и послать все к черту. Он купил дорогой элегантный кейс, зайдя в мужской туалет переложил туда деньги, триста тысяч долларов, чемодан же оставил заспанной кассирше.

– Девушка, эй, девушка!

– Ну? Чаго?

– Вот, хотел выбросить, – кивнул он на чемодан. – Вам не нужен?

В ее взгляде ясно читалось: сумасшедший. Чемодан, конечно, не новый, но вполне пригодный.

– Он пустой, не волнуйтесь. Просто мне он теперь без надобности.

Голицыну и в самом деле казалось, что все кончено. Это его последняя поездка в Москву. За лето он в общей сложности заработал миллион. Миллион долларов. Хорошая сумма, причем освобожденная от налогов и госпошлины. Миллион долларов чистыми. Он шел, посвистывая, слегка покачивая кейсом, который держал в руке, и, не стесняясь, разглядывал хорошеньких женщин, попадавшихся навстречу. В вокзальном ресторане, перед тем, как пройти на посадку, выпил рюмку коньяка и почувствовал кураж. Свобода! К черту все! Голова слегка закружилась. Какая-то девица кинула на него многообещающий взгляд. Что ж, он одет в отличный костюм, который купил здесь же, в Москве, в контактных линзах вместо очков, которые носил в «обычной» жизни, с новой стильной стрижкой. Он сам себе нравился, и, черт возьми, будь он женщиной, строил бы глазки точь-в-точь такому: высокому, красивому, в костюме с иголочки, без жилищных и материальных проблем. Он представил, что они чувствуют, глядя на него, все эти женщины, и вдруг завелся. Ему захотелось влюбиться. Вот так, внезапно, будто получить солнечный удар и на какое время полностью отключиться.

«Хорошо бы найти попутчицу. Скоротать долгий путь за приятным разговором. Угостить ее обедом в вагоне-ресторане и бокалом вина. А потом... Потом видно будет. Главное, чтобы женщина была хорошенькая».

Он шел на посадку, приглядываясь к спешащим на поезд дамам. Почти все они были со спутниками. Встречались и командировочные, этих он распознавал сразу по минимуму поклажи, серьезным лицам и мобильным телефонам, с которыми они не расставались.

«Сойдет и командировочная!» – подумал он и протянул проводнице билет.

– Ваше место у окна, – зачем-то сказала она.

Он и сам знал, что у окна. Ему почему-то было весело. Веселила нервозность «дяди Бори», который каждый раз, расставаясь с деньгами, потел и краснел, словно рак. Веселил мелкий дождик, в то время как на небе сияло солнце. Просто тучка нашла. Это на удачу: из здания вокзала уходит в небо дорога – радуга, яркая, глаз не оторвать! Веселили опоздавшие, которые неслись по перрону, таща за собой чемоданы, или просто неслись, без всякой поклажи. Мотаются туда-сюда, Москва – Питер, Питер – Москва по каким-то, как им кажется, важным делам, нигде толком не успевают и утешают себя тем, что без них мир рухнет, а он, мир, отсутствия даже не заметит, равно как и прекращения всех этих псевдоважных дел. И всегда найдется кто-то, кто застрял в пробке, перепутал время отправления, заснул на вокзале в ожидании поезда.

Эта точно растяпа. Он смотрел на женщину, сломя голову несущуюся по перрону. Ее рука судорожно сжимала ручку чемодана, который подпрыгивал так, что казалось, колесики сейчас отвалятся. Лицо у нее было испуганное, прическа растрепалась, да разве это прическа? Конский хвост, стянутый девчоночьей ярко-розовой резинкой. И бантик на ней. Смешной.

Он вдруг испугался, что растяпа на поезд опоздает, и встал. Хотел было идти в тамбур, искать стоп-кран, спасать ее. Но обошлось. В последнюю минуту, когда провожающие уже вышли из вагонов, а отъезжающие, курящие на перроне, в них зашли, она вскочила в тамбур. Чемодан подпрыгнул и приземлился в вагоне, который тут же дернулся. Перрон поплыл назад, поезд быстро набирал ход.

– Девушка, что же вы так? – укоризненно сказала проводница.

– В пробке застряла, – оправдывалась растяпа. – Вот мой билет.

Его место было в начале вагона, поэтому он слышал ее диалог с проводницей и от нечего делать рассматривал подпрыгивающий от волнения хвост со смешным бантиком. У нее были узкие плечи, нежная тонкая шея с курчавым завитком волос и, кажется, тонкая талия. Одета она была безобразно, и ему вдруг стало ее жалко. Мешковатый свитер скрывал все прелести, которые в ней, возможно, таились.

Все еще тяжело дыша, она шагнула в вагон и стала озираться в поисках своего места.

– Извините...

Она стояла рядом, судорожно сжимая ручку чемодана.

– Вы не закинете его наверх? – раздался ее дрожащий голос. – Не хочу, чтобы о него спотыкались. Сейчас будут носить напитки и бутерброды.

– С удовольствием!

Он встал и рывком поднял чемодан. Тот был легким. Надежно устроив его на багажной полке, Голицын гостеприимно предложил:

– Садитесь. Хотите к окну?

– Нет, что вы! Это же ваше место!

– Я могу уступить. Вы дама.

– Что ж, спасибо, – обрадовалась она и охотно села к окну.

Они какое-то время молчали. Он заметил, что попутчица заметно нервничает. Все еще переживает, что едва не опоздала на поезд?

– Вы в Питер в командировку?

– Что? – она вздрогнула. – Да.

– И часто ездите?

– Да.

– А я вот питерский.

– А в Москву зачем?

– По делам. Я адвокат. Разрешите представиться: Георгий.

– Екатерина, – слегка помедлив, сказала она.

– Хорошо знаете город?

– Что?

– Не переживайте так. С кем не бывает. Я тоже не раз опаздывал на поезд. Даже на самолет.

– Вы часто летаете? Хотя, понятно, адвокат.

– А вы, простите, чем занимаетесь?

– Я работаю менеджером по продажам... косметики.

– Образцы везете? – кивнул он вверх, на чемодан.

– Да, образцы, – она улыбнулась. Улыбка у нее оказалась светлой, в уголках глаз появились бесчисленные морщинки, но они ее не портили. И он вдруг обрадовался. Попутчица нашлась! Дорога будет не такой утомительной!

– А у меня тут деловые бумаги, – похлопал он по кейсу.

– Уголовные дела?

– Я адвокат по налогам.

– Ах, вот оно что... – улыбка на ее лице погасла.

– Не бойтесь меня, я защищаю, а не нападаю. Помогаю людям, нажившим себе проблемы.

– Доходная профессия, наверное. – Ее взгляд скользнул по его дорогому костюму и уперся в узел галстука.

– Не жалуюсь.

– Послушайте, Гера...

Он вздрогнул. Так его называла только мама. Из Георгия можно сотворить много чего, в смысле имен, но она почему-то выбрала это.

– У меня такое чувство, что вы меня клеите, – на сей раз ее улыбка была насмешливой.

«А ты не так проста, серая мышка!»