стоящее и похвальное: умело сворачивать головы недругам — искусство, чья востребованность неизбежна в той красочной и увлекательной судьбе, которую он уже уготовил своему воспитаннику…

Подъехав вместе с Чумой ко входу в подвал, где располагалась шарашка по обучению восточным единоборствам, Крученый повторил подчиненному бандиту инструктаж, глядя на висевший у двери рекламный плакат с изображением двух бойцов со зверскими рожами, один из которых пяткой расплющивал нос другому в прыжке, которому мог бы позавидовать матерый самец кенгуру.

По ходу инструктажа сообразительный Чума вставлял ремарки, корректирующие предстоящее охмурение несмышленыша-Антона.

Раскрасневшийся пасынок, выйдя из подвала и, узрев машину отчима, расплылся в довольной улыбке от подобной заботы и ощущения превосходства над сверстниками: небрежно усесться на глазах товарищей в роскошный «Линкольн», дожидающийся тебя на выходе с тренировки, — это кайф!

Первым делом поехали перекусить в маленький уютный ресторанчик.

Одной рукой поглаживая Антона по голове и другой — щедро подкладывая ему дымящуюся аппетитным парком снедь в тарелку, Крученый с озабоченностью выговаривал, что юному атлету необходимо регулярно и качественно питаться, дабы стать настоящим, сильным мужчиной.

Подыгрывая расписанному сценарию, трогательную заботу проявил и Чума, невинно спросив, есть ли у Антона девушка. Узнав, что парень питает симпатии к одной из одноклассниц, тем же нейтральным тоном уточнил, хороша ли девчонка в постели?

Лицо Антона вспыхнуло густым румянцем.

— Э, брат, ты чего? — искренне изумился Чума, присвистнув. — Ты ее не это?.. Или она тебе, вроде, как статуй какой безрукий из музея? Ее ж надо по полному графику, ударными темпами, иначе до них не доходит… Иначе она тебя, как козла на поводке водить станет… Чего на меня глазами сверкаешь? Правду тебе говорю жизненную. Думаешь, ей твои вздохи и всхлипы нужны? Так это только сейчас… А завтра ей другое подавай, сама не отстанет… Не веришь?

Антон лишь смущенно пыхтел.

— Вот, кстати, и мое упущение… — задумчиво выпятил губу Крученый. — Как я о главном-то не подумал?.. Ты, Антоша, кореша нашего не стесняйся и не серчай на него — он парень искренний, простой… И правды не таит, чего думает, то и режет… А вот насчет женского полу я с ним согласен — с бабами надо решительно, строго, чуть что — по рогам!.. Ну, вообще-то, прежде, чем уложить дамочку в постель, желательно поцеловать ей ручку, это им нравится… А дальше — рви ее, как вепрь, понял? — Прищурился испытующе. — Ну, а теперь признайся, тут все свои… Ты хоть раз пробовал?..

— Н-нет, — с натугой прохрипел Антон, глядя в тарелку.

— Понял, ничего страшного, — деловито отозвался Крученый. — Любой вопрос состоит из двух частей: из загогулины кривой и — конкретной точки. Загогулину мы, считай, проехали, а вот точку… — Выжидающе уставился на Чуму.

— Точку поставим! — бодро откликнулся тот. — Прямо щас отзвоню телкам, пусть две самые классные подкатят… Чтоб все парню показали, чтоб без формальностей…

— И чтобы чистые были, отвечаешь! — насупил брови Крученый.

— Ясный месяц! К тебе их на хату везти?

— К нам… К нам на хату! — хлопнув мальчишку по плечу, поправил Чуму доброхот.

Шлюх из подчиненного Чуме борделя и в самом деле привезли отборных — двух ладных, смазливых украинок, надлежащим образом проинструктированных «мамочкой».

Антон, которому Крученый заблаговременно дал попробовать анаши, икал, обалдело таращась на обнаженные женские прелести.

Проститутки, беспечно посмеиваясь, раздели его и уложили в постель.

Чума остался на кухне в качестве надзирающего за обстановочкой, а Крученый, прихватив бутылку вина и бокалы, прошел в комнату к Оле, присел рядом с ней на кровать.

— Какая-то Олечка ты сегодня квелая… — произнес, обняв воспитанницу за плечи. — Что сердце гложет, красавица, поведай?

— Что там за девчонки приехали? — испуганным шепотом отозвалась она.

— К Антоше гости, — добродушно поведал Крученый, наполняя до краев бокалы. — Парень он молодой, надо ему, понимаешь? Понимаешь, нет?! — повторил с напором.

Она осторожно пожала плечами, отведя взгляд в сторону.

— Ты отвечай, когда спрашивают! — повысил он голос.

— Ну, надо, так надо…

— А тебе интересно взглянуть?

— Вот еще… — фыркнула она и осеклась испуганно — прежде подобный тон со своим благодетелем позволить себе она не могла.

— Значит, отсутствует любопытство… — ледяным голосом произнес Крученый. — Зря, много теряешь. — Бесцеремонно помял ее грудь. — Подросла девка, пора бы… Ну-ка, раздевайся…

— Да вы что, дядя Саш… — В голосе ее сквозило отчаяние.

— Ладно, давай выпей стаканчик, надо тебе настроение поднять, чувствую…

— Не хочу я…

— Я тебе дам — «не хочу»! — Он легонько хлопнул ее кончиками пальцев по щеке. — Ну-ка… без разговоров! Пей!

Он влил в нее всю бутылку вина, затем, слабо сопротивляющуюся, еле ворочающую языком, раздел, и, зажимая грубой сильной ладонью рот, разверзнутый в немом крике, изнасиловал.

Насиловал долго, наслаждаясь покорным и хрупким девичьим телом, утробно рыча и скрипя зубами.

Один раз, перепутав, видимо, комнаты, дверь открыл голый, одуревший от анаши и бесстыдного блуда, Антон. Ошалело посмотрев на отчима и сестру, мотнул головой, словно отгоняя наваждение, но, услышав рык Крученого: «Вали!» — моментально ретировался, подчинившись своему нынешнему властителю.

А следующим утром, проснувшись возле девочки, Крученый, переведя на нее — неподвижно лежавшую в постели с пустым взором, устремленным в потолок, грубо приказал:

— Чего разлеглась? Завтрак иди готовь!

— Дядя Саша… — прошептала она. — Мы что же теперь?.. Я что, ваша жена? А мама?

— С мамой разберемся, — буркнул он. — И с тобой у нас все будет, как надо. Иди-иди…

— Там Антон… — смущенно произнесла она. — И этот ваш…

— Чума? — зевнул Крученый, сознавая, что свою миссию надсмотрщика и циничного наставника над одуревшим от разнузданного разврата юнцом, бандит исполнил с надлежащим коварством и искушенностью опытного психолога.

Позавтракали, внимая шуточкам-прибауточкам Чумы, потом поехали в гости к одному из воров, живших в пригороде, жарили шашлыки, пили, затем настало новое утро, и, сидя за столом, Крученый, подмигнув Чуме, обратился к подавленно молчащим подросткам:

— Пора, ребята, заработать нам денег на хлеб насущный… И коли мы одна семья, то и бизнес у нас, выходит, семейный… Значит, так. Должен мне один фраерок денег. Но вот тянет с долгом, тянет, паскуда… А должок… — указал на заставленный яствами стол, — это то, что нам завтра есть и пить, на что тебе, Антоша, девок выписывать… В общем, так: ты, — кивнул на Олю, едешь с нами. Поднимаемся на этаж, где гнида эта таится; одеваешь, солнце мое, халатик домашний, звонишь в дверь, говоришь, что, мол, я — ваша соседка снизу, у вас протечка, нас заливает… Ты, — обратил взгляд на Антона, — сядешь на корточки у нее за спиной. Чума — за тобой. Я с ребятами — возле лифта…