— Эта цепочка слишком тонка. Может, надеть итальянскую? — Она открыла шкатулку и ахнула, увидев, что та наполовину пуста.

Вивиан быстро повернулась к тете:

— Мадам…

Но не успела договорить. Онорина уже открыла вторую шкатулку, в которой не оказалось ничего, кроме серебряной цепочки и янтарного креста, и резко спросила:

— Где драгоценности?

Вивиан смутилась, и служанка, тут же отошедшая от туалетного столика, тоже почувствовала себя неловко.

— Матильда, можешь идти. Не волнуйся, — тихо сказала Вивиан.

Онорина не стала терять времени, когда осталась наедине с племянницей:

— Она, видно, знает, что эти вещи пропали. Мне что, позвать слуг?

— Не надо, мадам, умоляю вас. Ничего не украдено. Матильда смутилась лишь потому, что не одобряет того, как я распорядилась украшениями.

Онорина села.

— Ты одолжила их кому-то? Только не говори мне…

— Я их продала.

— Можно узнать, по какой причине? У тебя какие-то проблемы? Если так, думаю, ты могла бы посоветоваться со мной, прежде чем прибегать к столь крайним мерам.

Вивиан вспылила:

— Боже милостивый, тетя, вы самая щедрая хозяйка в мире! Пожалуйста, только не подумайте…

— Тогда что могло побудить тебя выбросить вот таким образом часть своего наследства? Ты ведь получаешь карманные деньги, если их не хватает, можешь попросить у своего опекуна.

Вивиан зло рассмеялась:

— Неужели вы думаете, что я стану унижаться, чтобы вымолить у него хоть одно су? Прошу вас, не вмешивайте его в это.

— Не думаю, что мне это удастся. — Онорина покачала головой. — Некоторые из этих драгоценностей составляли часть наследства Шерси. — Она встала. — Можно спросить, почему все-таки ты их продала?

Девушка села лицом к зеркалу и ответила:

— Чтобы обеспечить себя небольшим капиталом.

— Для чего?

Вивиан побледнела, но промолчала.

Чтобы сдержаться от новой бесполезной вспышки гнева, Онорина направилась в библиотеку — написать записку графу де Мирандола.

Вскоре Матильда вернулась, чтобы помочь Вивиан одеться. В руке она держала конверт, который ей передал конюх Эдуард, выступавший в роли посредника между влюбленными. Вивиан сломала сургучную печать и вскрыла конверт:

«Дорогая Вивиан,

сегодня я покидаю Луни вместе со слугой, который передаст для тебя это письмо. Слава богу, кризис миновал, и мама поправляется. Родители уверены, что я еду в Париж, но я все-таки направляюсь в Бордо.

Лафайет там. Несколько дней назад его корабль зашел в испанский порт Лос-Пасахес, где его ждал шквал негодующих писем от членов семьи и королевский запрет появляться в Марселе. В нем предписывается, чтобы маркиз присоединился к тестю и графине Тесе и отправился в Италию. Похоже, король недостаточно зол, чтобы строго наказывать маркиза, однако не желает видеть его в Париже. Как бы то ни было, мой друг вернулся в Бордо, где остановился у месье де Фюмеля, военного командира. Остальные добровольцы ждут в Лос-Пасахесе вместе с Калбом.

Я еду к Лафайету и уговорю его не обращать внимания на королевский запрет. Половина Версаля уже тайно восхищается им, а остальные забудут об этом предприятии к тому времени, когда он достигнет Филадельфии. Мне легче удастся связаться с ним, не настораживая власти, ибо он живет на широкую ногу в гостином дворе «Красная Шапочка». Из уважения к своим родителям я не стану путешествовать или поступать на военную службу под своим именем. Я буду Виктором Жакобом, чтобы каждый раз, слыша это имя, вспоминать улицу, где осталось мое сердце. Мы должны отправиться в путь до того, как король прикажет арестовать Лафайета. Мы не имеем права сдаваться.

Жаль, что я не могу обнять тебя еще раз!

Твой навеки. Виктор».

Когда в то утро прибыл ее опекун, Вивиан мысленно приготовилась к встрече с ним. Но едва Жюль вошел в комнату, все тщательно продуманные аргументы вылетели из головы, ибо он был холоден и весьма сдержан.

После вежливых приветственных слов он обратился к Онорине:

— Пожалуйста, оставь нас на несколько минут наедине с мадемуазель де Шерси.

Спустя мгновение они остались одни.

— Ваша тетя с обычным для нее тактом пригласила меня на ужин, но поскольку целью этого приглашения является предоставить нам возможность поговорить, сделаем это сейчас. Не хотите присесть?

— Нет, месье.

— Тогда перейдем к делу. Вы продали некоторые драгоценности, чтобы получить деньги. Как ваш опекун я обязан спросить, нужно ли вам больше денег на мелкие расходы? Второй вопрос — какие драгоценности вы продали?

Его голос звучал спокойно и беспристрастно, и ей удалось ответить так же:

— Ответ на первый вопрос — нет, спасибо. Что же касается второго, раз тетя рассказала вам все, вы, конечно же, знаете, какие драгоценности я продала.

— Вы полагаете, она рылась в ваших вещах, чтобы выяснить, чего нет? Она дала мне список того, что ей удалось запомнить…

— Список?

— В нем значилось несколько предметов, относящихся к наследству Шерси. К счастью, это не очень крупные вещи: две пары гранатовых серег, золотые браслеты, довольно некрасивое ожерелье, которое я видел на вашей бабушке всего один раз, — я даже не помню, какие в нем были камни.

— Сардоникс. — У нее появилось дурное предчувствие. — Почти все драгоценности, кроме тех, которые я купила сама, были завещаны мне матерью.

Жюль прошелся по комнате до камина и обратно, глядя в пол.

— Вы любите говорить о фамильной собственности — жаль, что у вас не совсем четкое представление о ней. Некоторые драгоценности были вам завещаны, но остальные достались вам потому, что вы член семейства Шерси и имеете право носить их. Но только до тех пор, пока вы или другой наследник холосты: после вступления в брак любого из них эти вещи возвращаются на место — их будет носить хозяйка Мирандолы.

— Мне никто не говорил этого. Теперь понятно: у меня ничего нет, ибо по-настоящему не принадлежит мне. В любой момент все ловко становится вашим. Удивляюсь, как это вы не попросили меня предъявить все мое имущество до того, как я уехала из Мирандолы, чтобы вы могли аккуратно наклеить этикетку на каждый предмет, — дерзко ответила Вивиан.

Жюль нахмурился:

— Никто не давал вам права так говорить. Я лишь терпеливо объясняю вам, что вы владели некоторыми предметами по доверенности. Боюсь, что вы злоупотребили этим доверием. Неумышленно, разумеется. Будьте любезны сказать мне: какие украшения были проданы?

Он говорил с терпением и снисхождением, но именно это вывело Вивиан из себя.