«молекулярной гражданской войной». «Мало-помалу отходы накапливаются вдоль улиц. Кучи шприцев и разбитых пивных бутылок захламляют парки. На стенах повсюду однообразные граффити, передающие их аутичное послание – послание, напоминающее о Я, которого больше не существует… В классах сломана мебель, парки воняют мочой и дерьмом… Таковы мини-объявления мини-войн, которые опытный городской житель умеет интерпретировать».

Не столь известный в литературных, как в политических кругах, Жан-Люк Меланшон считает, что сегодняшней угрозой для Европы является «германская отрава»[94]. Этот яд заключается в распространении и навязывании всем европейским странам экономической и политической модели, созданной для удовлетворения потребностей германского общества, – потребностей, порожденных социальной структурой и историей стареющей страны с необычайно низким уровнем рождаемости, где обеспеченные пенсионеры составляют электоральную базу правящих партий. Потому германская экономическая политика направлена на их удовлетворение, что объясняет догму сильного евро, охраняемого независимым Европейским Центральным банком.

Одним из многих катастрофических последствий для промышленности, ориентированной в основном на внешний рынок, является необходимость транспортировки экспортируемой продукции на большие расстояния в отдаленные уголки Европы, если не планеты. «Одна только немецкая модель экспорта является причиной глобального экологического тупика», – считает Меланшон. Более того, чтобы сделать ее прибыльной, пришлось отказаться от старой модели социальной защиты, провести последовательные реформы на рынке труда, снизить пенсионный возраст, создать рабочие места с мизерной зарплатой… Одним словом, Европа стала «моделью наплевательского отношения к людям», символом которого является автомобильная промышленность, которая охотно жульничает с выбросами дизельных автомобилей, производимых на ее заводах. Поскольку стареющая Германия испытывает нехватку как рабочей силы, так и научных кадров, она прибегает к широкомасштабному аутсорсингу, особенно в Восточной Европе, где компоненты различных промышленных товаров производятся по низким ценам, а сами они затем собираются в Германии. Поскольку ее университетская система не очень эффективна, Германия также с удовольствием потворствует «притечке» в Германию мозгов. Отрепетировав эксперимент с аншлюсом ГДР, страна возвращается к своей давней истории восточной экспансии и не возражает против участия в военных экспедициях НАТО. Германия так широко внедрила свою модель по всей Европе, что Европейский союз уже можно называть «новой германской империей», заключает Меланшон.

Правда о разрастании Германии

Соответствует ли действительности этот, мягко говоря, жесткий взгляд французского «несгибаемого левого» на Германию? Давайте посмотрим на факты, начиная с экономики. В 2017 году, например, ВВП Германии составил 3677 миллиарда долларов, в то время как ВВП Франции – 2853 миллиарда долларов. Профицит сальдо текущего платежного баланса Германии бьет рекорды на протяжении многих лет, составляя почти 300 млрд долларов в год, в то время как Франция имеет дефицит в размере 15 млрд долларов в год.

Эта разница не сокращается и угрожает не только долговечности франко-германского партнерства, но и стабильности Европы в целом, создавая дисбаланс, который в долгосрочной перспективе может оказаться невыносимым.

Непрерывная накачка мировой ликвидности, конвертируемой в сбережения для финансирования пенсий германских пенсионеров, является структурной проблемой. Это объясняет одержимость Германии и Европейского Центрального банка в проведении политики жесткой экономии, направленной на защиту капитала и получаемых от него доходов. Этим, в свою очередь, объясняется безоговорочная поддержка евро как сильной валюты с риском разрушить страны, которые по историческим и географическим причинам не обладают столь же мощной промышленностью и такой же сетью субподрядчиков или неистощимой дешевой рабочей силой Восточной Европы. Бессчетное множество книг написано о евро и его разрушительном воздействии на романские страны и Грецию, которые больше не могут вернуться к преимуществу конкурентной девальвации для поддержания своих экономик[95]. Суверенный Китай может занижать курс своей валюты для поддержания конкурентоспособности, и Соединенные Штаты свободно делали это во многих случаях, когда речь шла о завоевании новых рынков в начале их промышленной экспансии и о сохранении своей нынешней доли на рынке. Евро для Германии – то же, что доллар для США: инструмент экономического господства и поддержки своего могущества.

Для Франции, которая стояла у истоков создания единой валюты, результат трагичен. Действительно, это Франсуа Миттеран выступал за общую валюту, вынудив Германию отказаться от дойчмарки и играть в европейскую игру, когда она воссоединилась. Но с тех пор благодаря эскалации своего могущества именно Германия поглотила евро и превратила Францию в государство-сателлита.

Кроме того, восстановив свои торговые, промышленные и финансовые сети в Восточной Европе, благодаря своим инвестициям Германия создала систему партнеров-должников. Навязчивая проблема захвата новых рынков, которая ввергла Германию в мировую войну в прошлом веке, была решена мирным путем в XXI веке. Взглянув на карту ее экономической сети, мы можем увидеть, что благодаря изобретательности последних канцлеров Германия достигла своих военных целей, не сделав ни одного выстрела! Вполне серьезное достижение, даже если некоторые добрые души считают это шокирующим.

На политическом уровне Германия сохраняет сдержанность. Но мы видим, что после 90-х годов ей удалось изменить европейские договоры в свою пользу. Используя в качестве аргумента свой новый демографический вес, она увеличила число своих депутатов в Европейском парламенте до 96, в то время как Франция осталась только с 74, хотя с самого начала Франция сделала равенство французского и немецкого представительства непременным условием – sine qua non[96] – для Европейского сообщества. Наконец, Германия открыто ставит под сомнение место Франции в Совете Безопасности ООН, утверждая, что оно должно достаться Европе (то есть Германии)[97].

Одержимость Германии вопросами демографии

Другой германской проблемой, обременяющей Европу, является демография. Сегодня население Германии составляет почти 83 млн человек, что на 15 млн больше, чем во Франции (68 млн). За много лет коэффициент рождаемости в Германии снизился до 1,4 рождений на одну женщину. Если Испанию, Португалию и Польшу Германия опережает, то она значительно уступает Франции и Ирландии, которые недалеко ушли от естественного коэффициента рождаемости (около 2 в 2010 г. и 1,9 и 1,75 рождений на одну женщину в 2019 г. Естественный коэффициент рождаемости – 2,1). Более того, старение ускоряется, о чем свидетельствует постоянный рост уровня смертности. По данным Всемирной книги фактов ЦРУ[98] на начало января 2019 года, Германия находится на уровне 12 смертей на 1000 жителей (Швейцария – 8, Франция – 9). Из-за прогрессирующего старения населения и очень низкой рождаемости Германия вынуждена привлекать массу иностранной рабочей силы, в основном из Турции. В Германии работают почти три миллиона турок. Такая благожелательность по отношению к мигрантам мало чем обязана состраданию или гуманитарному порыву, о чем трубили добрые души, когда в 2015 году канцлер Ангела Меркель распахнула двери миллиону беженцев из Сирии и Афганистана. Скорее она соответствует эгоистичному, четко определенному интересу, который к тому же с энтузиазмом восхваляется