— За четкое выполнение задания ты получишь 50 тысяч долларов.

— В пересчете на лиры это будет...

— Потом сосчитаешь. Это хорошие деньги...

— Но у меня с собой нет ни лиры...

— А, проклятье, возьми! — Верду протянул нерасторопному итальянцу купюру и тяжело вздохнул.

«С какими идиотами приходится работать! Слава Богу, это последнее задание Марчелло. Он давно израсходовал свои ресурсы», — подумал он.

— Там кино? — спросил слегка возбужденный Марчелло.

— Да. С этим «кином», воспользовавшись пропуском, ты пройдешь в ангар, где стоят готовящиеся к отлету самолеты. Надеюсь, что в сам аэропорт ты проникнешь благодаря своему удостоверению.

— Да, конечно.

— Помолчи, ради всего святого! Слушай: ты войдешь в помещение, где отдыхают служащие ангара, предложишь им порнофильм для просмотра.

— О, так это порно? Крутое?

— Помолчи, — заскрежетал зубами Поль. — Отдашь им фильм, скажешь, что зайдешь за ним через пару часов. Дождись, чтобы они вставили кассету в видеомагнитофон и начали смотреть. Все. Больше от тебя ничего не требуется. Сразу выходи с территории аэропорта. Вход и выход на территорию фиксируется?

— Да...

— Это хорошо. Отправляйся домой к Марии доедать свою пиццу...

— С грибами, анчоусами и сыром...

— Вот именно. Завтра утром тебе привезут бандероль. А может даже сегодня вечером. Постарайся открыть ее где-нибудь вне дома, чтобы Мария не видела, как много денег заработал за один день ее шустрый Марчелло.

— Почему?

— Потому что женщины легко привыкают к хорошему. И она будет требовать с тебя каждый день по 50 тысяч долларов. А я не уверен, что у меня будет так много сложных заданий для тебя.

— Ну, вообще-то задание не такое уж и сложное.

— Это только на первый взгляд, ты все понял? Если что-то сделаешь не так, денег не получишь.

— Я все, все понял, ты можешь быть во мне уверен, сержант.

— Никаких имен и званий...

— Да, конечно. Но эти косоглазые друзья ни хрена не понимают ни по-английски, ни по-итальянски, ни по-французски. Придурки...

— Сам придурок, — обиженно ответил один из японцев, стоявший неподалеку.

Это только кажется, что все азиаты похожи друг на друга. Верду немало заданий босса выполнил в странах этого региона и научился отличать живущих там людей. Этого он запомнил. Как запомнил и номер автобуса, привезшего японскую группу в центр Рима.

На всякий случай он взял жесткими пальцами Марчелло за жирный локоток и отвел в сторону, за автобус.

— А теперь главное. В футляре кассеты будет небольшой пакетик кристаллического вещества. Когда ты убедишься, что вся охрана от лайнеров отошла и собралась с заправщиками и ремонтниками в комнате отдыха в ангаре...

— А это произойдет? — удивленно поднял черные густые брови Марчелло.

— Непременно, если ты все сделаешь как надо. Так вот, убедившись, что возле самолетов нет охраны, ты подойдешь в строго определенный час, когда вторым пилотом уже будет произведен слив топлива для анализов, когда у лайнеров не будет охраны, и засыплешь в баки по горсти этого порошка. Ты все понял.

— Да, конечно. — Марчелло надул щеки, как это умел делать великий дуче Италии Бенито Муссолини; хотел было, в связи с выявившейся сложностью задания попросить добавки к гонорару за вредность, но, увидев непроницаемое лицо своего бывшего командира по Иностранному легиону, понял, что выбрал для этого не лучшее время.

Когда Марчелло, чуть согнув растренированные после возвращения из Африки плечи, двинулся в сторону церкви Иль Джезу, Поль осмотрел площадь, убедился, что ничего подозрительного вокруг не происходит, и направился вслед за стайкой весело и возбужденно лопочущих что-то на своем птичьем языке японцев к их автобусу.

Нужного «раскосого» он остановил у самого трапа. Осторожно, стараясь быть вежливым, взял его крепкой ладонью за предплечье и протянул с максимально доброжелательной улыбкой, какую только мог выдавить из своего обожженного южными ветрами лица, открытку с видом Капитолия.

— На память. Не обижайтесь на моего придурковатого друга. Он итальянец. А итальянцы в отличие от японцев чрезмерно болтливы.

— О, конечно, я не обижаюсь. Спасибо за сувенир. Откуда вы знаете японский?

— Оттуда же, откуда вы — французский. Изучил из любопытства.

— Любопытство двигает науку, а наука содействует прогрессу общества.

На том и расстались.

Японец забрался в автобус, прошел к своему месту, сел у окна. Верду было видно, как он сунул открытку в «органайзер», после чего машинально потер уголки губ и ноздри носа. Этого прикосновения оказалось вполне достаточно. Японец закатил глаза, и голова его вяло опустилась на плечо. Никаких вскриков, никакой эпилептической, привлекающей внимание окружающих конвульсии. Человек утомился на экскурсии и заснул.

И только один Поль знал, что японец, на свою беду знавший европейские языки, уже никогда не проснется.

Теперь оставалось только ждать. Верду поехал в сторону аэропорта, нашел там неподалеку пиццерию, заказал белое вино и большую пиццу с грибами и помидорами и стал ждать. В углу пиццерии работал большой телевизор, в режиме «нон-стоп» передающий новости компании Ти-Си-Эн.

"...Проходя мимо умирающего, гречанка бросила на него равнодушный взгляд.

— Теперь я все понял, — воскликнул Эномай. — Подлая куртизанка... Спартак ни в чем не виноват. Ты... была и есть преступница... Будь проклята...

Он свалился на землю и больше уже не проронил ни слова, не сделал ни одного движения.

При первых словах проклятий Эвтибида повернулась, взглянула гневно на него, даже сделала несколько шагов к нему, но, увидя, что он умирает, остановилась, протянула свою маленькую белую руку, залитую его кровью, и с жестом проклятия воскликнула:

— К Эребу! Наконец-то я увидела умирающим и в отчаянии верного соратника Спартака! Да ниспошлют мне великие боги, чтобы я увидела также и мучительную смерть проклятого Спартака.

И она направилась в ту сторону, откуда доносился гул нового сражения..."

Борис Михайлович Кардашов сидел в мягком глубоком кресле в светлом, почти лишенном мебели кабинете здания центрального аппарата Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке, 15-а и уныло рассматривал стены своего нового и как будто бы лишенного обаяния кабинета. В старом кабинете у него на стенах висели картины Валерия Поволяева, Егора Патрикеева, Ларисы Малининой — не самых, может быть, известных живописцев, но это были его друзья и, может быть потому, мастерами они ему казались превосходными. Во всяком случае, ему нравились их сочные натюрморты...