— Во Франции ужасные порядки, — пожаловалась Надин, опять ни с того ни с сего пожимая мне руку. — Никогда не знаешь, как обернется. Выступит с воскресной проповедью какой-нибудь старый боров, и на другой день кинозалы погрузятся в темноту. Или, скажем, попадется на глаза жене президента или премьер-министра наша афиша… Вы и представить себе не можете, какая ограниченность у французов в вопросах искусства. К счастью, на следующей неделе обычно возникает какой-то новый скандал, и нас оставляют в покое. — Неожиданно она умолкла и выпустила мою руку. Отойдя на два шага, она оценивающе оглядела меня. — Сразу же видно, что вы отлично сложены, а?

— Много ходил на лыжах, — сказал я.

— У нас еще нет исполнителя на роль злодея, — сказала Надин. — Он появляется в двух весьма занятных сценках. В одной вдвоем с Присциллой, а в другой с ней и нубийкой одновременно. Вас это должно заинтересовать и очень позабавить.

— Вы очень любезны, мадам, — сказал я, — но если моя мать в Америке увидит меня в таких сценках… — Мне было стыдно приплетать к этому мою покойную мать, но казалось, что так можно быстрее отвертеться.

— У Присциллы тоже мать в Америке, — возразила Надин.

— Разные бывают матери. К тому же я единственный сын, — продолжал я. — Поверьте, мне бы хотелось помочь вам, но я в любой момент могу уехать из Парижа.

Надин досадливо пожала плечами.

— Одни беспокойства у меня с этим фильмом. Постоянно не хватает исполнителей. Одни и те же лица и одна и та же случка. А у вас обаяние потаенного секса, вроде как у молодого похотливого священника, этакая интригующая порочность. Невинная испорченность. Совершенно новый ракурс.

— Нет уж, как-нибудь в другой раз, — решительно отказался я.

— Но я еще займусь вами, — и Надин продемонстрировала свою хорошо заученную улыбку наивной школьницы.

От двух выпитых кружек пива бородатый критик, похоже, вдохновился и возбужденно затараторил с Надин по-французски.

— Филипп, — пожурила Надин, — говорите по-английски. У нас ведь гости.

— Но мы во Франции, — громко возмутился Филипп. — Почему бы им самим не перейти на французский?

— Потому что мы, англосаксы, прирожденные тупицы, — пояснила Лили. — К тому же, дорогуша, любому французу известно, что мы все недоучки.

— Он говорит по-английски замечательно, — сказала Надин. — Совершенно свободно. Он жил в Америке два года. В Голливуде. Печатал критические статьи в «Журнале кино».

— Вам понравилось в Голливуде? — полюбопытствовал Фабиан.

— Меня мутило от него.

— Но фильмы-то нравились?

— От них тоже мутило.

— А как насчет французских фильмов? — поинтересовалась Лили.

— Последний фильм, который произвел на меня впечатление, был «Бездыханный». — Филипп отхлебнул пива.

— Господи, да он вышел десять лет назад, — удивилась Лили.

— Даже больше, — невозмутимо произнес Филипп.

— Он такой педантичный, — пояснила Надин. — Щепетилен до мелочей…

— Сколько раз я тебе говорил, что это одно и то же? — напустился на нее Филипп.

— Много, много. Успокойся, пожалуйста. Кстати, он влюблен в Китай, — ни с того ни с сего добавила Надин.

— Вот как? — спросила Лили. — И китайские фильмы вам нравятся?

Похоже, она находила удовольствие в том, что подкалывала его.

— Я пока не видел ни одного китайского фильма, — ответил Филипп. — Но я непременно посмотрю, хотя бы пришлось ждать этого целых пять лет. Или даже десять.

Говорил он по-английски бегло, но с заметным акцентом. Глаза его блестели. По-моему, он был готов спорить с кем угодно и о чем угодно хоть на санскрите. А наткнись он вдруг на человека, готового во всем согласиться и не препираться, ему бы ничего не оставалось, как сдаться и покинуть поле боя.

— Послушайте, старина, — дружелюбно обратился к нему Фабиан. — Как вам понравилось наше творение?

— Merde. Дерьмо собачье.

— Да вы что? — Лили казалась изумленной.

— Филипп, — предостерегла Надин, — Присцилла понимает английский. Ты же не хочешь сказать, что она не справилась с ролью?

— Ничего, — пропела американка звонким сопрано. — Я никогда не принимала французов всерьез.

— Мы же в городе, где великий Расин представил «Федру», — напыщенно изрек критик, — где ушел из жизни Мольер, где Флоберу пришлось в суде отстаивать «Мадам Бовари», где бунтующие толпы высыпали на улицы после премьеры «Эрнани», где любили Гейне из-за того, что он творил на другом языке, и где нашел приют. Тургенев.

Борода Филиппа ходила ходуном от возбуждения, а фамилии великих людей он выговаривал с особым смаком.

— В мое время, — продолжал он, — были такие фильмы, что ими гордилась вся нация. «Большие иллюзии», «Рыжик», «Запретные игры». А как можно обсуждать то, что нам сегодня показали? Нагромождение нелепостей и безвкусицы, пошловатенькие попытки пробудить самые низменные чувства…

— Ты рассуждаешь, как пуританин, которого нашли в капусте, — оборвала его Надин. — Хотя мы наслышаны о твоих похождениях, можешь мне поверить.

Критик насупился и заказал еще пива.

— А что вы мне показали? — огрызнулся он. — Дюжину половых актов между этой американской пустышкой и марокканским красавчиком, который…

— Послушай, cheri, — вновь вмешалась Надин, — ты же всегда подписывал петиции против расизма.

— Ничего, Надин, — успокоила ее Присцилла. Она усердно поедала шарики мороженого в шоколаде. — Я привыкла не обращать внимания на болтовню французов.

Марокканец дружелюбно улыбнулся во весь рот. По-видимому, его знания английского не хватало на то, чтобы разобраться в тонкостях этой светской беседы.

— Или возьмите «Мейд ин Франс», сделано во Франции, — не унимался критик. — Написано во Франции, сочинено во Франции, нарисовано во Франции… Ты помнишь? — Он ткнул обвиняющим перстом в Надин. — А ведь я просил, чтобы ты помнила, что это значит для Франции. Славу! Гордость. Преданность прекрасному, искусству, высочайшим порывам души человеческой. А во что вы превратили марку «Мейд ин Франс»? В технику копуляции, податливость влагалища…

— Вы только послушайте, что он несет! — вскинулась Лили.

— Это все ваша англосаксонская вседозволенность, — продолжал Филипп, перегибаясь через стол к Лили. — Вот уже и ваша империя развалилась. Скоро и в Букингемском дворце бордель устроите.

— Послушайте, старина, — улыбнулся Майлс, — по-моему, вы отвлеклись.

— Черта с два я отвлекся, — вспыхнул Филипп. — Что вы имеете в виду?

— Изначальный замысел заключался в том, чтобы заработать доллар-другой, — пояснил Майлс. — То, что я слышал, мне кажется, нисколько не противоречит национальному духу французов.