Собеседники глядели на его спину, а она была унылая, в старом потертом френче.

Тихий город, древняя Нарва заблудилась в снежных сугробах и замерла. Замерли седые стены Ивангорода, ливонский замок, белые старинные церкви, грязные средневековые улички. По-дедовски Нарва укладывается спать очень рано. После десяти часов во многих окнах гасится свет. Ярко до полночи горят огни в ресторанах. Последних, так же как парикмахерских и гробовых мастерских, очень много. Кажется, что нарвитяне живут только для того, чтобы выпить, побриться и заказать гробик. Когда вы приезжаете в Нарву, то вам кажется, что вся она окутана серой паутиной и древней провинциальной тишиной. Тишина такая, что слышишь, как падает снег и осыпаются седые крепостные стены. Особенно чувствуется дыхание русской провинции на форштадтах. У края дорог часовни. В них неугасимый лампадный свет. Кривобокие, приземистые домики. Шаткие, гнилые заборы. Шуршащий шаг обывателя. Великопостный «черноризный» звон. Рядом с церковью трактир. Во время длинных служб некоторые из богомольцев сходят через дорогу в трактир. «Хлопнут стопку» и опять в церковь. Делается это без кощунства, а по ребячливой простоте. Кстати, еще о простоте нарвских обывателей. Во время поминовения усопших на кладбище был такой случай. Священники служат панихиды. Около могилы сидят пьяные. На могиле бутылка и кутья.

– Батюшка! – обращаются пьяные к священнику, – нельзя ли панифидку?

– Можно, но только уберите водку с могилы! Что вы покойника-то обижаете.

Пьяные добродушно ухмыляются:

– Это не вредит, батюшка. Он не обидится, потому сам от водки помер. Деликатный человек!

Несмотря ни на какие грозы и молнии, войну и революцию, на отдаленные шумы большой содержательной жизни, тихая древняя Нарва сохранила облик прежней русской провинции, и по-прежнему витают тени гоголевской и чеховской России.

В нетленной целине разгуливает по Нарве прежний обыватель.

Обывательщина, как ржавчина, проела душу не только простолюдина, но и местной интеллигенции.

Судить об удельном весе некоторой части местной интеллигенции могут следующие красноречивые факты.

Умер Айхенвальд[7]. Один из обывателей, местных общественных деятелей, с аппетитом поедая в клубе селянку, о смерти этого исключительного человека, обмолвился так:

– Одним жидом меньше.

Другой сделал новое литературное открытие, по которому выходило, что большинство произведений Л.Н. Толстого написано под диктовку еврея.

Третьи уверяет, что «Тысяча и одна ночь» написана Гоголем, а в жилах Вл. Соловьева текла еврейская кровь.

Всякое проявление живой мысли, всякая попытка открыть форточку и освежить душную обстановку нашей провинции, встречает отпор и глухое недовольство.

Недавно в молодой, полной творческих сил и красивого горения русской организации нарвской молодежи, общества «Святогор», был разбор советской литературы. За этот разбор старики назвали молодежь комсомольцами. Одуряющий сон висит над нашим красивым, полным средневековой романтики городом. Не редки бывали случаи, когда на утомительных общих собраниях жуют бутерброды, рассказывают анекдоты, посапывают носом, и как-то одна из дам даже вязала чулок.

Назначено общее собрание. Кто-то должен был выступить с докладом. Докладчика нет.

– Где докладчик? – спрашивают.

– Сейчас придет. Партию на бильярде доигрывает.

Публика снисходительно улыбается и терпеливо ожидает окончания партии.

Осенним вечером сидел на бульваре видный представитель нарвской общественности и вполголоса считал огни на той стороне реки Наровы.

– Что вы считаете? – спрашивают.

– Огни считаю. До тридцати огоньков сосчитаю, а тогда ужинать пойду.

Этот же самый общественный деятель как-то заявил на общем собрании:

– Пора, голубчики, кончать собрание-то, а то щи у меня простынут!

Сейчас много шума по вопросу о праздновании Пасхи. Православное население Нарвы разделилось на два враждебных лагеря. Ярые сторонники старого стиля не приемлют новую Пасху только потому, что, во-первых, она со снегом будет, и во-вторых, в пасхальную ночь луна светить будет.

– По Священному Писанию-де луны на Пасху не полагается!

Чтобы успокоить ту и другую сторону, решено в Нарве в одной и той же церкви праздновать Пасху по двум стилям.

На почве двоестилия был такой курьез. В церковь приходит именинник. Служба идет по новому стилю. Перед отпустом священник поминает имена святых, празднуемых церковью в этот день, по новому стилю. Вдруг священника прерывает обиженный голос именинника:

– Батюшка! Помяни моего ангела. Кузьмой его звать. Я по старому стилю праздную!

Уголовная хроника Нарвы поразительная. На одной из глухих улиц города неизвестными были похищены целые ворота. Местная газета острила по этому поводу: скоро-де дома воровать будут. Минувшим летом по частям была разобрана дача в Усть-Нарве.

В той же Усть-Нарве какими-то любителями желтые почтовые ящики были перекрашены в черный цвет.

Воруют электрические звонки, выворачивают тумбы и уносят с могилы кресты и венки. Дикие штуки «выкомаривают» нарвские обыватели.

У одного рабочего умирает жена. Положили ее в белый гроб, пьяный муж перекрашивает гроб в черный цвет.

– Недостойна она лежать в белом гробе, – поясняет рабочий, – так как при жизни была мне неверна.

Два года тому назад хулиганы посадили человека на кол.

В мороз и вьюгу стоит на улице человек в нижнем белье и босиком.

– Что вы делаете?

– От зубной боли лечусь, Ежели на снегу постоять, то кровь к зубьям приливает и они отходят.

Один из нарвеких купцов построил на кладбище каменный склеп. Склеп по плану строителя был разделен на несколько отделений. В одном отделении, пояснил купец, должны лечь дети хорошего поведения, в другом – средственного, а в третьем – сомнительного, как то: тати, блудники и пьяницы.

Проходя по нарвскому кладбищу, можно встретить следующие надгробные письмена: «Помяни мя Господи егда приедиши во Царствие Твое».

«Славному герою, погибшему от рабочих друзей фабрики».

«Здесь спит Костя из Скарятины».

«Упокой Господи душу усопшую рабу твою Анну. Родилась в 1856 году, сконч. 1925. Итого 69 лет. Уроженная Гдовская. В замужестве Ямбургская. Совместной супружеской жизни 46 лет. Скончалась эстонской подданной. Анна Мазохина! вечная память».