– Я из рода воинов. Мой отец считал, что в его роду все, включая женщин, должны уметь ездить верхом, владеть клинком и луком… Уметь постоять за себя.

– А где сейчас твои родители?

– Отца, мать, братьев и сестер, всех забрала гора… – грустно ответила Гюльсене.

– Какая гора?

– Землетрясение… Я одна едва выжила. Меня откопали… Отец будто знал, называя меня Каменный Цветок – Гюльсене. Потом, таких детей набралось много, и люди, выходившие нас, вынуждены были отдать малышей проезжему купцу. Иначе – голодная смерть. Купец обещал отвезти в медресе, но… просто продал нас. Девочек в наложницы, мальчиков – кого куда…

– Значит, и ты хлебнула горюшка, – сказал Ефрем, нежно гладя ее лицо.

Она улыбнулась. Потом заговорила шепотом, быстро, сдерживая трепет:

– Не-е-ет, мне повезло! Я оказалась старшей среди девочек. Мне тогда было десять лет. Как старшая я всеми стала командовать. Из нас отобрали нескольких девочек и назначили в будущие наложницы хана, когда тот станет взрослым… А до той поры я пока ключница… Но ты не думай, любимый мой, я чиста и, видно, Аллахом назначена только тебе!..

Ей исполнилось шестнадцать. Это была уже созревшая женщина. Она жаждала вкусить и подарить полной мерой высшее наслаждение, назначенное природой – взаимную любовь.

Ефрем был воспитан в строгости. Сильные желания свои он подавлял как непристойные. Если бы не внезапная их любовь, он никогда бы, наверное, не позволил себе без родительского или церковного приказа прикоснуться к запретному, даже и легкодоступному. Так и дожил он до тридцати лет, не ведая сладостей женского тела.

Поэтому, когда девушка оказалась так близко, он поначалу растерялся и не знал, что надлежит ему делать. За него все сделала сама любовь. Для него все вдруг исчезло. Он про все на свете забыл и поплыл, поплыл словно в сладком сонном потоке и все, как и положено, как у всех влюбленных, случилось само собою…

Прошла первая для них сладкая ночь, сменившаяся днем томительного ожидания. Прошла вторая, третья… и еще целый месяц. Гюльсене каждую ночь исчезала из дворца, и Ефрем, встретив ее, увозил к себе. Под утро влюбленные прощались у потаенной двери в дворцовой стене. И всегда их путь охранял верный Семен и его люди. Все настолько утомились, что едва волочили ноги, часто засыпая днем на ходу. Однажды Семен сказал:

– Ты бы поостерегся, Ефрем. Мы-то ладно, выкрутимся, девку погубишь.

– И то верно, – согласился Ефрем.

Пришлось любовникам видеться реже. Встречи их стали долгожданнее и потому еще желаннее. Но влюбленные все же доставляли своим телохранителям множество тревог. Они вели себя при встречах так, словно вокруг ничего и никого не было. В пути от дома до дворца могли громко засмеяться или разговаривать. Семен как-то заворчал даже:

– Нельзя так! Долго ли до беды?

– Да брось ты, друг мой милый, – бесшабашно ответил Ефрем. – А может, тебе завидно стало, али ты стар стал, а? – пошутил он.

– Тю-у, старые-то мы с тобой об одной поры! А ентого дела-то, я, поди, поболее тебя видывал!

– Так это когда было-то! Еще в России небось!

– Зачем только там? – Гордо сощурился Семен как кот на солнцепеке. – Здеся тоже женок сладких можно сыскать… Это же только снаружи бабы здешние от чужих глаз сокрыты. Внутри-то, за паранджою у их прямо пожар полыхаить!.. Здешним только попадись! Ноги уволочешь ли?..

Он сладко потянулся.

– Смотри, не замурлыкай! – подсмеивался над млевшим другом Ефрем.

– Это они, сладенькие, мурлычут… Ох, хитры же бестии… В любом караван-сарае есть человек, который сыщет тебе хуч гулящую, хуч замужнюю. А уж ежели котора девка или баба сама тебя приглядит, то держись!.. Да как им, бедолагам, и быть-то. Их ведь как и у нас шиш кто спросит про любовь-то, – грустно закончил Семен.

– Тьфу ты! – воскликнул Ефрем. – Ты мне про блуд, а я тебе про чистое, смекай!

– Вот ты со своим чистым-то и угодишь на кол. Будут тебя спрашивать, блудишь ты ай нет, как же!.. Вчерашней ночью мне почудилось, что кто-то выглядывал из-за кустов, когда зазноба твоя из потайной калитки вышла.

– Так чего же не проследил? – насторожился Ефрем.

– Я было проследить собрался, да он далее не пошел. Хватать там – значит шуму наделать.

– Нынешней ночью проверь. Ежели соглядатай – упустить нельзя… Не удастся проследить – убей, грех на мне будет!..

Ночью, при свидании влюбленных, Семен спрятался в тени ближайшего к калитке куста, внутри дворцового сада. Подхватив неслышно выпорхнувшую свою зазнобу, Ефрем усадил ее на коня, впереди себя и неслышно скрылся в ближайшем переулке, благо густая тень в нем и пыль скрывали их от глаз и заглушали конские шаги. Как только они скрылись, из калитки сторожко вышел человек и юркнул в тот же переулок. Шпион с ходу налетел на Тимоху, заранее поставленного там. Ошеломленный внезапным ударом, шпион свалился, не пикнув, и вскоре Семен вносил его с кляпом во рту и мешком на голове в подвал Ефремова дома.

Соглядатая не пришлось долго уговаривать. Он рассказал, что позапрошлой ночью увидел, как Гюльсене встретилась тайно с мужчиной. Будучи человеком лекаря аталыка, он доложил ему. Тот велел проследить. Вот теперь он и попался.

– Ты узнал, кто был тот мужчина? – зло спросил Ефрем, ухватившись за рукоять кривого кинжала у себя за поясом.

– Не-е-е-т!.. Господин, я никому не говорил!..

– Я спрашиваю последний раз! Узнал?

– Узнал, но неточно… Господин, не убивай меня, – вопил слуга лекаря. – Я знаю такое, что только за золото выдают…

– Или за жизнь! Говори, коли так.

– Лекарь правителя еще больший шпион, чем я…

– Он сам тебе об этом сказал? – едва скрыв удивление, спросил Ефрем.

– Он поручал мне тайно переправлять донесения до города Каликутта, тамошнему английскому консулу…и в Персию я тоже возил их, его людям.

– Вот это новость! – воскликнул Семен.

– Многовато мест что-то, – засомневался Ефрем. – Да и далековато. Чем докажешь? Может, ты оговором невинвного себя спасти вздумал, а?

– Докажу, господин, докажу! – затараторил шпион, словно хватаясь за спасительную соломинку. – Завтра торговый караван отправляется в Индию. Караванщиком там я. Можете узнать сами…

– Ну и что? Эка диковина! Энтих караванов почитай сотня туда за год-то ходит! – воскликнул Семен. Ефрем жестом придержал его.

– Ко мне, в караван-сарай, на рассвете прибудет сам лекарь и принесет то, что я должен буду доставить тайно английскому консулу в Каликутте. Там бумаги с тайными писаниями… Никому лекарь не верит. Потому сам приносит послания свои, прямо перед отъездом каравана.

– Хорошо тебе платит лекарь? – спросил Ефрем.

– Пятьдесят золотых за каждую поездку. Половину здесь и половину на месте.